Правда состояла в том, что, выйдя замуж за сэра Майкла, леди Одли заключила с ним один из тех блистательных союзов, который просто создан для того, чтобы стать предметом зависти и ненависти для особ, принадлежащих к тому же полу, что и леди Одли.
Некоторое время тому назад она поселилась тут по соседству, став гувернанткой в семье военного врача[13], проживавшего в деревне неподалеку от Одли-Корт. Никто не знал о ней ничего, кроме того, что она откликнулась на объявление мистера Доусона, врача, помещенное им в «Таймс».
Приехала она из Лондона. Единственный документ, бывший при ней, удостоверял, что она работала учительницей в Бромптоне[14], но этой бумаги оказалось вполне достаточно, и врач с удовольствием принял девушку у себя в доме, сделав ее наставницей своих дочерей.
Таланты гувернантки оказались столь блистательными и разнообразными, что оставалось только удивляться тому, что она откликнулась на объявление, сулившее ей весьма скромные условия. Но мисс Грэхем совершенно удовлетворяло ее положение, и она разучивала с девочками сонаты Бетховена, писала акварелью с натуры и по воскресеньям трижды ходила из скучной отдаленной деревни в скромную церквушку – ходила с таким умиротворенным видом, словно не существовало для нее высшего блага, кроме того, что позволяло ей прожить здесь до конца жизни.
Местные жители, понаблюдав за ней со стороны, решили эту загадку по-своему. Девушка с таким добрым и легким сердцем – так они объяснили себе – чувствует себя хорошо в любых обстоятельствах.
Где бы она ни появлялась, она несла с собой радость и свет. Когда она входила в бедную хижину, казалось, под нищенскую кровлю заглядывал яркий солнечный луч. Побыв с четверть часа в обществе какой-нибудь старухи, она изъявляла в отношении беззубой собеседницы такое восхищение, словно познакомилась по меньшей мере с маркизой. Когда она уходила, не дав ничего (ее скромное жалованье лишало ее возможности благотворить), старая женщина наговаривала вслед таких похвал ее грации и душевным качествам, каких не удостаивала и жену викария[15], помогавшую ей пищей и одеждой. И немудрено: мисс Люси Грэхем обладала той магической властью, что позволяет женщине очаровывать словом и опьянять улыбкой.
Все вокруг любили ее, восхищались ею, превозносили ее до небес. Мальчишка, открывая ей ворота, вприпрыжку бежал домой, спеша поведать матушке, каким необыкновенным взглядом одарила его эта удивительная девушка и каким ангельским голосом поблагодарила она его за маленькую услугу. Церковный служка, провожавший ее до скамьи, где сидело семейство доктора; викарий, видевший ее нежные голубые глаза, устремленные на него, когда он читал свою скромную молитву; носильщик с железнодорожной станции, приносивший ей время от времени письмо или пакет, не ожидая вознаграждения; ее наниматель; его гости; ее ученицы; слуги; все – низы и верхи – сошлись на том, что Люси Грэхем – самая замечательная девушка изо всех, что когда-либо жили на земле.
Может быть, этот восторженный гимн проник-таки в тихие комнаты Одли-Корт; может быть, изумительное лицо девушки было, наконец, замечено – церковная скамья, где восседало по воскресеньям семейство доктора, была довольно высокой, – как бы там ни было, ясно одно: в один прекрасный день сэр Майкл Одли почувствовал вдруг неодолимое желание познакомиться с гувернанткой мистера Доусона поближе.
И он устроил у себя небольшой прием, пригласив девушку, пригласив доктора с супругой, пригласив викария с супругой, и, разумеется, его дочь также составила им компанию.