Там, где помещают списки умерших, его внимание привлек один абзац. Он долго смотрел на него – как долго, я и сама не знаю, – и, когда он подтолкнул газету в сторону Роберта Одли, он был настолько бледен, что этого не мог скрыть даже колониальный загар.

Не промолвив ни слова, он указал пальцем на строчки, где было напечатано следующее:

Именно так – черным по белому – и было напечатано:

«Элен Толбойз, двадцати двух лет».

Когда десять дней назад на борту «Аргуса» Джордж поклялся гувернантке, что покончит с собой, если с его молодой женой стрясется какая-нибудь беда, он искренне верил, что поступит именно так, и никак иначе. Теперь же, когда худшее случилось, он сидел, оцепенелый и беспомощный, тупо уставясь на испуганное лицо своего друга и не в силах что-либо предпринять.

Горе ошеломило его своей неожиданностью. Сначала все, что он видел вокруг себя, предстало перед ним, поражая неестественными пропорциями, потом предметы, превратившись в темные пятна с размытыми очертаниями, один за другим провалились в жуткую бездну, потом раздался шум, словно разом заработало полдюжины механических двигателей, и этот шум погасил последние проблески его сознания, и в эти мгновения он не знал и не чувствовал ничего, кроме одного: кто-то или что-то тяжко опустилось на землю и навеки скрылось в ее бездонном чреве.

Придя в себя, он обнаружил, что лежит на низкой железной кровати у открытого окна. На подоконнике – ваза с цветами и клетка с двумя-тремя птицами. За окном вечер и тишина, которую нарушает лишь дробный стук колес о мостовую, доносящийся откуда-то издалека.

Он с изумлением осмотрелся. Перед ним, попыхивая трубкой, сидел Роберт Одли.

– Не желаешь ли трубочку, Джордж? – тихо спросил он.

– Нет.

Некоторое время он лежал, поглядывая на цветы и на птиц: одна из канареек пела прощальный гимн заходящему солнцу.

– Может, птицы тебя раздражают, Джордж? Хочешь, вынесу клетку из комнаты?

– Не надо. Мне нравится, когда они поют.

Роберт Одли, выбив пепел из трубки, положил ее на каминную доску и, выйдя в соседнюю комнату, тут же вернулся с чашкой крепкого чая.

– Выпей, Джордж. От этого голова у тебя прояснится, – сказал он, ставя чашку на маленький столик в изголовье кровати.

Джордж ничего не сказал, но, медленно обведя комнату глазами, взглянул на озабоченное лицо своего друга.

– Боб, – сказал он, – где мы?

– У меня в кабинете, в Темпле. Жить тебе негде, оставайся пока здесь.

Джордж потер лоб и неуверенно спросил:

– А газета… Нынешним утром… Что это было?

– Выбрось из головы, дружище. Выпей-ка чаю.

– Да-да, – воскликнул Джордж, приподнимаясь на локтях и озираясь ввалившимися глазами. – Теперь я вспомнил. Элен, моя Элен! Женушка моя дорогая, любовь моя единственная! Мертва! Мертва!

– Джордж, – сказал Роберт Одли, мягко дотронувшись до руки молодого человека, – та, о которой написано в газете, может быть, вовсе и не твоя жена. Она вполне может оказаться другой Элен Толбойз.

– Нет, нет! – страстно возразил Джордж. – Возраст совпадает, а фамилия «Толбойз» встречается не так уж часто.

– Но, может, в фамилии допустили опечатку: «Толбойз» вместо «Толбот»?

– Нет, нет, нет! Моя жена мертва!

Он отбросил руку Роберта, которой тот пытался задержать его, и, поднявшись с кровати, направился прямо к дверям.

– Ты куда?

– В Вентнор, взглянуть на ее могилу.

– Но не ночью же, Джордж, не ночью! Утром мы отправимся туда первым же поездом.