Эти двое связаны! Как я сразу не догадалась? Оба огромные, оба блестят, когда их касается человек, да еще и способностями необычными обладают. Один, не применяя физической силы, уложил охрану, вооруженную до зубов. Второй сделал вид, что отключился от удара в челюсть. Нарочно упал так, чтобы мы не смогли от него избавиться, тем самым обеспечив доставку своей тушки на Хокму, где благополучно очнулся и сбежал из суперохраняемой тюрьмы. Были они там одновременно, а значит, и дело у них одно на двоих.

И каждый из клиторменов (Риска, чтоб тебя!) внес свою лепту в то, что моя задница будет завтра гореть. Ох, ребята! Нажили вы себе еще одного врага.

Утро понедельника приветствует привычным серым небом и головной болью. Не открывая глаз, плетусь на кухню, ставлю чайник и иду умываться. Взяв в руки тушь, тут же откладываю ее. Не хочу провоцировать Рыжова лишний раз. Пусть, наконец, увидит во мне серую мышь и отцепится на веки вечные. Надеваю топорную форму и сразу же покрываюсь мурашками, потому что грубая холодная ткань неприятно трется о кожу. Смотрю на отражение и довольно улыбаюсь. Точно мышь! Все-таки, зря я наговариваю. Отличная форма!

На парковке встречаемся с Риской. Она не в духе, как и я. Ловим насмешливые взгляды коллег-мужского пола, которым наши успехи не дают покоя, но как танки прем дальше. То же мне, мужчины! Надежда и опора, называется! Сильные только на фоне слабых женщин. Поднимаем носы выше и дефилируем к КПП.

— Ну что, родной отдел! Встречай своих неудачниц, — вздыхает Риска, надевая на лицо выражение крайней невозмутимости.

Входим внутрь и наблюдаем, как ребята из оркестра садятся в автобус.

— Не будут нас встречать. Видишь, даже оркестр отменили! — смеюсь, глядя им вслед.

Мимо нас пробегает сержант с пакетом из маркета. В нем, судя по очертаниям, шампанское и коробка конфет.

— Зато шампанское готово, — язвит подруга, — Рыжов тебя наказывать походу намылился.

— Угу ,— мычу себе под нос, понимая, что так оно и есть.

Расходимся по кабинетам и приступаем к работе.

К обеду понимаю, что Риска ошибалась. Начальству явно не до нас. Суета на их этаже достигает пика, когда Рыжов, сыпя проклятья на голову нерасторопных служащих, убегает «наверх». И с той минуты в душе начинает теплиться огонек надежды на то, что провал века останется незамеченным. До пятницы живу спокойно. Всю неделю звукари мне шлют расшифровки, и даже кое-что удается нарыть по делу Дадо.

Но вечер последнего рабочего дня все же омрачается вызовом в кабинет Рыжова.

— В понедельник был у Барычева, — он выходит из-за рабочего стола, медленно обходит кресло, в котором я сижу, и останавливается у секретера, где хранит алкоголь.

Молчу.

— Рапорта ваши успел перехватить. Дело на Хокме прикрыл.

Наливает что-то крепкое, а сам смотрит, глаз с меня не сводит. Видимо, ждет, что рассыплюсь в благодарностях.

— Почитал…и, знаешь, так и не понял, почему задание провалили?

Вздыхаю, чувствуя, как голову сдавливают невидимые тиски. Не знаю, сколько еще выдержу в этом душном кабинете наедине с этим гадом, поэтому вместо ответа на вопрос считаю до десяти.

— Что молчишь, Зима?

— Я Винтер! — огрызаюсь, не глядя на него, — капитан Винтер.

— Ой! Мы вспомнили, что при погонах? — он подходит и садится задницей на свой стол прямо перед моим носом.

— В таком случае, капитан Винтер, доложите причину вашего провала. Я весь внимание!

— Вы же читали рапорт! Там все написано.

— Доложите по форме, капитан Винтер! — рявкает Рыжов, а я с трудом сдерживаю себя, чтобы не пнуть коленом как раз в то место, которое маячит перед носом.