— Ооо! Какие люди! — Рафик, хозяин лавки, кричит на всю округу и, по-отечески меня обняв, затаскивает внутрь. Он всегда меня так встречает, потом нагружает два пакета продуктов и, не взяв денег, отправляет домой, вручая сумки своему сыну, чтоб помог дЭвушке. После таких горячих приемов, мне и заходить туда неудобно, но сейчас делать нечего. Других магазинов поблизости нет, а тащиться куда-то еще нет сил, — выбирай, дАрАгая! Все свежее! СмАтри какой гранат!

Он демонстрирует красный плод с красивым хвостиком, и золотые фиксы на его зубах поблескивают в цвет лампочек.

— Видишь кАрона! Для такой королЭвы как ты! Пачиму нЭт кАроны? Теперь вот есть! Бери!

Не дожидаясь согласия, он кладет в пакет гранаты, следом яблоки, виноград, ассорти из ягод. Ловко фасует орехи и, пока заговаривает мне зубы, собирает второй пакет с овощами.

— А вот пирог! ХочИшь пирог? Моя Азария делала! — прикладывает пальцы к губам и целует, — нигде тАкого не пробовала! Ризван! Сынок!

Из подсобки показывается сначала большой нос с горбинкой, а потом и сам Ризван. Парень улыбается, и широкая улыбка с крупными зубами на его узком худом лице смотрится очень комично. Мне же резко становится не до улыбок, потому что пульсация в висках предвещает начало моего кошмара.

— Проведи даму до дома! — командует лавочник, и его сын мигом подхватывает сумки, вылетает за дверь и придерживает ее ногой для меня. Ну кавалер! Девочки, налетайте!

Вымученно улыбаюсь. Достаю карту, чтобы расплатиться, но хозяин не принимает.

— Э! Потом отдашь! Приятного аппетита, дочка! Идите, идите!

Обнимает меня и теперь уже выталкивает из лавки, прямо в щуплые объятья своего сына. Хорошо, его руки заняты, и я успеваю отскочить. Был бы он похож на одного из тех, с блестяшками, я бы, так и быть, упала в обморок. Пару раз. А тут…куда тут падать-то? Он такой худой, что, если я упаду, сам вдвое сложится и крякнет.

Всю дорогу молчим. Он, наверное, языка не знает. Но смотрит. Так и доходим до квартиры. На пороге отдает пакеты и ждет, не уходит.

— Благодарю! — открываю дверь и захожу внутрь, любезничать дальше нет ни сил, ни желания, потому что виски сжимает все сильнее. Но Ризван так и продолжает стоять. Мнется. На кофе что ли хочет? Ну так это не ко мне. Я на гостинцы не напрашивалась. Все по доброй воле, так сказать.

Из заднего кармана красного трико парень достает навороченный мобильный и, открыв страницу переводчика, набирает текст. Уже вижу, что хочет, но молчу как партизан. Ему не обязательно знать, что я понимаю его язык и даже могу говорить на нем без акцента.

— Могу в аптеку сбегать. Хочешь?

Мою предвзятость как рукой снимает. Все-таки добрый парень. Не его вина, что плохо язык знает и выглядит, скажем так, не на мой вкус.

Строчит дальше.

— Заболела? Устала? Таблетки надо?

Начинаю таять. Близка к тому, чтобы угостить парня чаем. Вот же оно! То, о чем мечтает каждая женщина.

Набираю в ответ слова благодарности, обещаю зайти завтра, и тут же ругаю себя за это. Ну кто меня за язык тянул? Дала парню надежду. Динамо!

С трудом дотаскиваю пакеты до кухни. На автомате загружаю зерна в кофемашину и открываю окно. Небо хмурое, тяжелое, как и мое настроение.

Пока автомат издает звуки преисподней, снимаю любимую униформу и набираю ванну. Залпом пью обжигающий кофе, даже не чувствуя вкуса. Пусть боль на языке отвлекает от боли в голове. Я просто больше не могу.

Выходные пролетают как в тумане. Впрочем, это мое обычное состояние, к которому я, кажется, уже начинаю привыкать. Боль становится частью меня и почти даже не мешает жить. Только можно ли назвать жизнью те серые дни, в которых мое работающее тело живет отдельно от головы, страдающей от боли. Благо, особенное сосредоточение в обычных трудовых буднях нужно очень редко. Обычно мои способности нужны в выездных командировках, а там я всегда чувствую себя почти здоровой.