Автобус настолько заполнен, что последние поднимаются на ступени на цыпочках, а их голые зады высовываются из двери. Офицеры всей тяжестью наваливаются на тела. Потом с силой захлопывают дверь. Один обходит автобус, стучит по металлическим листам, проверяя, все ли в порядке. Какой-то проворный немец забирается на крышу с канистрой в руках. Не в силах пошевелиться, Лале смотрит, как тот открывает небольшой люк на крыше автобуса и выливает туда содержимое канистры. Потом захлопывает крышку люка и запирает ее на защелку. Конвоир быстро спускается вниз, а автобус яростно трясется, и из него раздаются приглушенные крики.

Лале падает на колени, его рвет. Распростершись в грязи, он слышит, как крики стихают.

Когда все в автобусе умолкает, двери открывают. Оттуда, как каменные глыбы, вываливаются мертвые тела.

Из-за другого угла здания выводят группу заключенных. Фургон подъезжает задним ходом, и заключенные, спотыкаясь под тяжестью и пытаясь скрыть свой ужас, принимаются складывать в него тела. Лале стал свидетелем невообразимого действа. Он с трудом поднимается на ноги. У него такое чувство, будто он стоит на пороге преисподней. В душе его бушует буря.

На следующее утро он не может встать. Он весь горит.

Только через семь дней Лале приходит в сознание. Кто-то осторожно льет воду ему в рот. Он чувствует на лбу влажную тряпку.

– Вот так, мальчик, – произносит голос. – Не волнуйся.

Лале открывает глаза и видит незнакомого мужчину старше себя, который ласково заглядывает ему в лицо. Он приподнимается на локтях, и незнакомец помогает ему сесть. Лале в замешательстве оглядывается по сторонам. Какое сегодня число? Где он?

– Свежий воздух тебе не повредит, – говорит мужчина, придерживая Лале за локоть.

Ему помогают выйти в безоблачный день, словно созданный для радости, и он вздрагивает, припоминая последний такой же день. Все кружится у него перед глазами, и он спотыкается. Поддерживая его, незнакомец подводит Лале к ближайшему штабелю досок.

Закатав рукав Лале, он указывает на вытатуированный номер.

– Меня зовут Пепан. Я татуировщик. Что скажешь о моей работе?

– Татуировщик? – переспрашивает Лале. – Хочешь сказать, это сделал ты?

– У меня не было выбора, – пожимает плечами Пепан, глядя прямо в глаза Лале.

– Не этот номер выбрал бы я себе в качестве первой татуировки, – качает головой Лале.

– А что бы ты предпочел? – спрашивает Пепан, и Лале застенчиво улыбается. – Как ее зовут?

– Мою девушку? Не знаю. Мы пока не встретились.

Пепан фыркает. Двое дружелюбно молчат. Лале проводит пальцем по цифрам на руке.

– Что у тебя за акцент? – спрашивает Лале.

– Я француз.

– А что со мной было? – наконец спрашивает Лале.

– Сыпной тиф. Ты едва не умер.

Лале вздрагивает:

– Тогда почему я сижу здесь с тобой?

– Я проходил мимо твоего барака как раз в тот момент, когда тебя швырнули на тележку с мертвецами и умирающими. Какой-то парень умолял эсэсовца оставить тебя, обещая за тобой ухаживать. Когда они вошли в следующий барак, он скинул тебя с тележки и поволок в свой барак. Я подошел и помог ему.

– Давно это было?

– Семь или восемь дней назад. Соседи по бараку ухаживали за тобой по вечерам и ночью. А я был с тобой днем, когда получалось. Как ты себя чувствуешь?

– Нормально. Не знаю даже, что сказать, как тебя благодарить.

– Благодари того человека, который столкнул тебя с тележки. Именно его смелость вырвала тебя из лап смерти.

– Поблагодарю, когда узнаю, кто это. А ты не знаешь?

– Нет. Прости. Мы не познакомились.

На несколько мгновений Лале закрывает глаза, подставляя лицо солнечному теплу и впитывая из него энергию, волю, желание жить. Он распрямляет поникшие плечи, и к нему возвращается решимость. Он все-таки жив. Поднявшись на трясущихся ногах, он потягивается, стараясь вдохнуть новую жизнь в хилое тело, нуждающееся в отдыхе, питании и питье.