О том, как именно представляют себе истину художницы, мы можем узнать, в частности, из немого фильма, который сняла в 1915 году одна из первых женщин-режиссеров Лоис Вебер (1879–1939). Увидев упомянутую выше картину Фожерона «Истина», Вебер задумала фильм «Лицемеры» и сама написала сценарий. Главную роль в фильме играет Истина: ее обнаженную фигуру высекает из камня священник-аскет. Подобно истории Пигмалиона и Галатеи, скульптура оживает. Ее первое появление на людях вызывает скандал: народ бежит в страхе от голой Истины, в точности как на полотне Фожерона. В дальнейшем она является среди людей незамеченной, в виде духа или привидения (технически – это наложенное на кадр прозрачное изображение). В этих обыденных сценах персонажи тщательно одеты и вершат свои дела: политик агитирует избирателей, отец ухаживает за больным ребенком, молодой человек признается девушке в любви… Но как только Истина поднимает свое зеркало (которое не лжет), тайное становится явным: и политик, берущий взятки, и жених, изменяющий своей суженой.

Игравшая в фильме роль Истины актриса Маргарет Эдвардс была облачена снизу в телесного цвета трико; обнаженной оставалась лишь ее грудь, которую она, становясь в профиль, стыдливо прикрывала локтем. И все равно мэр Бостона, от имени пуритански настроенных горожан, назвал фильм «непристойным и святотатственным» и потребовал, чтобы актрису облачили в классическую тунику (Aboulhosn 2022). Фильм вошел в историю как своими техническими новшествами, так и в качестве первого непорнографического изображения наготы на экране. Кроме того, он персонифицировал и визуализировал распространенную мораль: как бы истину ни старались скрыть, рано или поздно она все равно откроется взору, разоблачится сама и разоблачит лицемеров и лжецов[3].

В том же 1899 году, когда Барриа в Париже изваял очередную версию своей скульптуры «Природа, разоблачающаяся перед Наукой», Густав Климт в Вене показал полотно Nuda Veritas (с латинского – «Голая Истина»). Мы не станем утверждать, что между двумя этими работами есть прямая связь. Скорее всего, Климт продолжил традицию аллегорических изображений Истины как полностью обнаженной женщины. Ее атрибуты – факел, освещающий темные углы, и зеркало, которое не лжет, в виде светящегося диска в руке – оставались постоянными. Но если в XVII–XVIII веках Истина изображалась под покрывалом, символизирующим сокровенность до назначенного срока, то теперь она блистала полным отсутствием одежды. Известный с Античности сюжет помог легитимизировать жанр ню в салонной живописи XIX века. Он также предвосхищал те изменения в отношении к телу и морали, которые произойдут в следующем, ХХ столетии.

Итак, истина разоблачает и разоблачается. Истине, если она настоящая, не нужны покровы и украшения. Если она действительно истинна, то, чтобы быть признанной, не нуждается в дополнении силой, принуждением, энергией или ограничениями. Истина самодостаточна – сама по себе достаточна для того, чтобы создать свой собственный закон; ее принудительная сила заключена в ее истинности. Она свободна, говорит сама за себя и обладает собственной властью (Lorenzini 2013). По выражению Мишеля Фуко, истина устанавливает свой режим: «Истина сама определяет свой режим, устанавливает закон и обязывает меня. Она истинна, и я подчиняюсь ей» (Фуко 2002: 205–208). Однако она не связывает какими-то обязательствами: может быть только «принуждение неистинного или принуждение и ограничение непроверяемого», потому что истина, если она действительно истинна, скорее, на стороне свободы: она не подчиняет себе, а освобождает и искупает.