о, чтобы сообщить ему о сегодняшнем плейлисте.

– Отличный выбор, девочка! – хвалит меня мой жеманный приятель, подмигивая подведённым глазом, а я про себя со смехом размышляю, на ком же из нас двоих сейчас больше косметики.

Быстро окидывая взглядом полупустой зал, надеюсь сегодня отделаться малой кровью. Как всегда утянутая в кожу Сандра собирается на свой первый выход, а я, выбирая топ и шортики, вспоминаю, как вообще увлеклась танцами…

Конечно же, это был «Щелкунчик», а что же ещё! Мы всей семьёй сидели в первых рядах партера в Большом театре, нам с Даней только исполнилось по семь лет, и родители решили сделать нам рождественский подарок. Оба в нарядных английских костюмчиках, мы привлекали любопытные и восхищённые взгляды притязательной московской публики, пока папа с мамой пили по традиционному фужеру шампанского в буфете, а мы с братом – по своему законному стакану «Дюшеса». Я с придыханием поднималась по главной лестнице и рассматривала недавно отреставрированные старинные интерьеры, но всё это сразу же отошло на второй план, как только тяжёлый занавес разошёлся пополам, открыв мне новый сверкающий мир. Который стал и моим миром на всю оставшуюся жизнь. И любовью. И пока близнец откровенно зевал, а наша прекрасная молодая мама одёргивала его с полустрогой улыбкой, я безотрывно смотрела на представление, унёсшее меня в волшебную страну.

Вот и сейчас я в алом топе, почти полностью открывающем моё бюстье и острые соски, в полупрозрачных шортиках, не прячущих персиковой попки, и карминной юбке с разрезами танцую под любимую Шакиру и представляю, что я на сцене Большого. Моя обнажённая кожа загорается от трения о шест, оставляя яркий алый след на бедре. И вот я – Кармен в театре Ла Скала. Подхожу к краю сцены и делаю «восьмёрку» бёдрами, сажусь перед готовым на всё клиентом, раздвигаю широко свои колени крыльями бабочки, давая ему на доли секунды насладиться открывшимся видом, и резко схлопываю их, как прочитанную книгу. Прикрываю глаза и фантазирую, что я уже – Чёрный лебедь в парижской Гранд-опера. Ложусь спиной на сцену, делаю под LaTortura толчки бёдрами вверх и вижу по глазам очередного посетителя, что он уже мысленно на мне и во мне. Моё тело изображает последние предоргазменные судороги и всхлипы плоти, и я слышу, как зал в Метрополитен-опера рукоплещет мне с криками «Браво!». Арно убавляет звук последних аккордов, и я подкатываюсь к краю сцены, где разрешаю на несколько секунд жадным и липким рукам облапать меня. Какой-то смельчак запускает свою ладонь мне между ног, и я, быстро перехватив её, сажусь на корточки перед тянущейся ко мне толпой и заглатываю его указательный палец, а затем медленно-медленно поднимаюсь по нему губами вверх.

– Позолоти ручку, барин, – шепчу ему жарким ртом, и он, не отрывая от меня своего кроличьего взгляда, лезет свободной рукой в карман брюк и протягивает мне кожаное портмоне. Я беру его и вытаскиваю из плотной пачки бумажку в пять тысяч: достаточная плата за то, что он почти кончил себе в штанишки. – Спасибо, любимый, – прикасаюсь напоследок к кончику его пальца губами, оставляя на них кровавый след от помады.

Ведь сегодня я – прима-балерина, звезда вечера и будущая Павлова! И, конечно же, мне надо заработать денег. Как можно больше денег. И мой чувственный танец должен привлечь кого-то на огонёк. Мне нужны приватные танцы. И они у меня сегодня будут.

Уходя со сцены, я напоследок раскручиваюсь и повисаю на шесте вниз головой, медленно сползая по нему на пол, стискиваю руками вместе свои грудки, уже полностью показавшиеся из тесного бюстье, зажимая затвердевшие, как камушки, соски пальцами. Сегодня я рыболов, а это – моя приманка.