– А то что? – спросила она. – Знаешь, у меня есть идея. – Кристина открыла окно и продолжила: – От греха подальше.

Мой рюкзак, – совсем новенький рюкзак, на который я копила всё лето, потея под жаром палящего солнца, – тут же полетел вниз с третьего этажа школы. Я не слышала звука падения: в большей степени потому, что уши мои заложило от злости.

– Упс, – состроив нарочную жалость на своём лице, протянула Кристина и посмотрела на меня, явно ожидая с моей стороны ответа. – Я случайно.

Я смотрела на неё долго: мне даже показалось, это длилось целую вечность. Разрастающаяся злость кипела внутри как вода из гейзеров. Она могла бы и вырваться, чтобы опалить лицо каждого, кто сидел и смеялся надо мной.

Терпение, терпение, терпение, Ламия, звучал внутренний голос. Терпение — это то, что спасёт твою душу. Будь терпелива к тем, кто тебя не понимает, и быть может они станут снисходительны.

И в душе произошло спокойствие, ведь нечто подобное я слышала из уст читающей Коран матери однажды вечером.

Я продолжала смотреть на Кристину, в мыслях находясь далеко и от неё, и от всех остальных. Но вот она просто молчать не стала и издевательски, растягивая каждую буковку и наклоняясь к моему лицу, почти выплюнула мне в лицо:

– И что же ты мне сделаешь, вонючая иммигрантка?

И ведь действительно, я ничего ей не сделаю.

Когда звонок, оповещая о перемене, громко прошёлся по коридору, я вылетела из класса со скоростью самой быстрой гоночной машины и вышла во двор школы. Поиски рюкзака заняли минут десять; он валялся как раз под тем окном, принадлежащим моему новому, но уже успевшему стать для меня эквивалентом Ада классу.

Сразу после этого я решила думать, где бы мне совершить обеденную молитву, ведь время уже подходило. Но одно дело успешно найти это самое место и помолиться (а наши молитвы сильно отличаются от знакомой всем молитвы христиан), и совсем другое – сделать это таким образом, чтобы никто из этих мерзких подростков этого не заметил. Вот какая задача встала у меня на пути.

Детально осматривая довольно просторный двор школы, кипевший жизнью, я пришла лишь к одному единственному выводу: намаз у меня получится совершить только здесь, на газоне, отойдя немного дальше от беседующих кучек друзей, устроивших нечто вроде пикника на всю перемену. Двор изобиловал деревьями, которые будто навесы создавали много прохладных и скрытых от солнца мест, и просто весь расцветал на глазах от бледно-зелёного, показывающегося из-под светлых слоёв уже давно начавшего таять снега, цвета. Вдали отдавался шумом удар меча об землю: там находилась спортивная площадка, где старшеклассники, особенно пользующиеся популярностью у девочек, играли в баскетбол, при этом громко вопя.

Я посмотрела на огромные часы, висевшие прямо на фасаде школы. Времени на намаз у меня ещё будет, а пока мне следовало бы выяснить, где расположен мой учебный шкафчик, ведь до начала первого урока я этого сделать не успела.

Номер я узнала, а ключик получила ещё вчера вечером, когда папа вручил листок бумаги со всеми данными, которые понадобились бы мне в новой школе. Конечно, в школу меня устраивал именно отец, а не мама. Увидев её в кабинете администрации в этом её одеянии чёрного цвета, – а мама всегда носила исключительно тёмного оттенка свободные платья, висевшие на ней словно просторные халаты, – и такой же хиджаб, наверняка директору пришлось бы бороться с весьма заманчивой идеей отказать принять её дочурку в школу. Я почти уверена, что это именно мама настояла на том, чтобы в школу меня устроил папа, прекрасно сознавая возможные последствия своего здесь появления.