В её расширившихся глазах мелькает калейдоскоп эмоций: удивление, тревога и что-то еще – то, что она пытается скрыть. Вижу, как её горло сжимается, когда она сглатывает.

Николь отступает в сторону, жестом приглашая войти. Теплые пальцы на мгновение касаются моего плеча – мимолетное, почти невесомое прикосновение, от которого по коже пробегают мурашки – и направляют на кухню. Запах ванили и корицы обволакивает меня, контрастируя с металлическим привкусом крови во рту.

– Садись, – говорит она, указывая на деревянный стул. Её голос звучит тверже, чем выглядит её дрожащая рука. – Нужно обработать твои раны.

Я опускаюсь на стул и наблюдаю, как она достает из шкафчика аптечку. Сейчас в каждом её движении читается сосредоточенность и забота. Нет того отточенного соблазнения, которое я видел раньше – только искренняя тревога и желание помочь. Эта простота делает её только красивее.

Николь опускается на колени рядом, её дыхание – теплое и прерывистое – касается моей кожи. Она смачивает марлю антисептиком, и комнату наполняет резкий медицинский запах.

– Может быть больно, – предупреждает она шепотом, и осторожно касается моих разбитых костяшек.

Острая боль прошивает руку, и я невольно напрягаюсь, стискивая зубы, чтобы не выдать болезненного шипения. Наши взгляды на секунду встречаются.

– Держи руку ровнее, – тихо командует она, продолжая бережно очищать ранки. Её пальцы дрожат, но движения уверенные. – Раны поверхностные, но всё равно…

Только сейчас я замечаю разводы крови на своей черной футболке – влажные пятна, почти черные в приглушенном свете кухни. Не могу вспомнить, моя это кровь или его.

Николь поднимает глаза с золотыми крапинками у зрачков. В них читается страх.

– Ты избил его? – спрашивает она, не отводя взгляд.

Она знает. Безусловно, знает. Вероятно, он уже позвонил ей, расписал встречу с психом, который напал на него в клубе из-за неё.

– Больше он здесь не появится, – отвечаю я, не отрывая взгляда от её лица, наблюдая за каждой эмоцией, проходящей по нему.

Её руки замирают над моими, марля зависает в миллиметре от кожи. Удивление быстро сменяется осознанием, а затем переходит во вспышку гнева. Она отступает, словно я внезапно стал опасен.

– Ты что, лишил меня спонсора? – её голос повышается, в нём звенит неподдельное возмущение и что-то еще… страх? – Ты хоть представляешь, что ты наделал?

– Никаких больше спонсоров, – говорю я с уверенностью, которая рождается не в голове, а где-то глубоко внутри. – Ни этого, ни других.

Николь вспыхивает – щеки заливаются румянцем, глаза сужаются до блестящих щелок. Она скрещивает руки на груди – защитный барьер между нами.

– Да как ты смеешь? – почти кричит она, и голос срывается на последнем слове. – Кто ты такой, чтобы решать за меня? Это моя жизнь, Тайлер! – она делает рваный вдох. – Это мой заработок. Моя чертова жизнь!

Я смотрю на неё – такую яростную и одновременно такую хрупкую. В её гневе столько ран, сколько в моих руках – свежих порезов. И я понимаю, что драка в клубе была только началом настоящей битвы.

– Мы оба знаем, что речь не о заработке, – говорю я, поднимаясь со стула. Теперь я нависаю над ней, но физическое преимущество никак не помогает в этом противостоянии. – Ты же не нуждаешься.

– Ты ничего не знаешь о моей жизни. Ничего! – отрезает Николь, делая шаг назад, но не отступая эмоционально.

Я глубоко вдыхаю, пытаясь успокоиться. Боль в костяшках напоминает о сегодняшней вспышке, которую я не могу себе позволить повторить.

– Послушай, – говорю я, намеренно понижая голос, – я могу помочь. У меня есть связи. Могу устроить тебя в приличную компанию, где ты будешь зарабатывать достаточно, чтобы…