Половина фотографий лежали в толстом альбоме, другая половина – в нет-буке бешеного оранжевого цвета.

– Как ты меня назвала?

– Ты все забыла. Ася, тебя так звали в детстве.

– А тебя?

– Стася. Неужели ты не помнишь?

Ей было легко говорить – ее воспоминания о детстве имели право жить. Ей было с кем обсудить их, с кем освежить в памяти всякие забавные подробности. А я забыла все или почти все…

Хотя, оказывается, кое-что лучше забыть, чем помнить.

– Смотри, Аська, вот я иду в первый класс. А тут мы с мамой на море…

Мама оказалась точь-в-точь такой, какой я ее помнила.

Хотя я не помнила ее совсем.

У нее были длинные светлые волосы и очень яркий рот.

Она была тонкая, звонкая, и от нее исходила какая-то тревога.

На каждой фотографии рядом с красивой женщиной и веселой, радостной девочкой мне виделась пустота.

Место, где должна была быть я.

– А это кто?

– Это Игорь. Ну, мамин мужчина. А это Миша, он был после Игоря. Или это Миша… Я уж и забыла. Но вот Эндрю – она за него вышла. Живет в Майами. Мы как-нибудь прокатимся к ней, да? Вот будет встреча!

– Может быть.

– У них там шикарно. Смотри, вот Эндрю и я возле бассейна. А это мы пьем пина-коладу. У меня там так волосы выгорели! Слушай, а у тебя отличный цвет волос. Ты у колориста красишься?

– Стася, я не крашу волосы. Это мой собственный цвет. Значит, и твой тоже.

– Да ты что, – протянула сестра, подцепляя одну из моих прядей. – Надо же… Я безуспешно пытаюсь добиться такого, пепельно-русого цвета… Он сейчас в моде. А он, оказывается, у меня и так есть, от рождения. Вот ведь, не знаешь, где найдешь, где потеряешь. На твоем месте я бы только высветлила пару прядок у лица, чтобы…

И тут Стася посмотрела на меня попристальнее.

– Кстати, а ты что, совсем не красишься?

– Нет, ну почему же, – пожала я плечами.

– А какая у тебя с собой косметика? Покажи!

Из сумки я вынула пудреницу.

– Фью-у-ить, – присвистнула Стася. – Откуда это у тебя?

– Что именно?

– Да вот пудреница.

И она произнесла несколько малопонятных слов.

– Мне ее подарили, – ответила я. – Наша помощница по хозяйству.

– Можно посмотреть?

– Возьми себе, если хочешь. Мне ведь все равно – одна пудра, другая…

– Так ты что, совсем не красишься?

Я начала закипать.

– Слушай, неужели это так важно? Мы сестры. Не виделись много лет. И сейчас тебя интересует одно – почему я не пользуюсь косметикой.

Стася смутилась.

– Нет, не только это. Просто забавно, что мы с тобой близнецы, но так мало похожи…

И я смутилась тоже. Я не должна была повышать тона. Стася моя сестра, и она имеет право задавать любые вопросы.

– Мне не очень нравится чувствовать на губах что-то чужеродное…

– Чужеродное? – удивилась Стася. – Между прочим, человечество уже столько веков пользуется косметикой, что пора бы и сродниться. Еще первобытные люди раскрашивали тела природными красками. При раскопках на местах древних поселений ученые находили смесь жира и красной краски, которая по составу соответствовала современной губной помаде. Я тебе сейчас покажу, смотри…

Я опасалась, что Стася достанет откуда-нибудь в черепке остатки ископаемой губной помады, но она вытащила из подзеркального столика косметичку размером со средний чемодан. Эта косметичка вся была набита губной помадой – черные, золотые, рифленые и гладкие футляры, смутно знакомые логотипы. Розы Ланком, сцепленные полукольца Шанель, пчелы и орхидеи Герлен… Стася стала снимать колпачки, привычным движением выкручивать из гнезд разноцветные столбики. У меня зарябило в глазах – у моей сестры были помады самых немыслимых оттенков, и бледно-розовые, почти белые, и сине-сливовые, и ярко-красные, и темно-коричневые, как шоколад. Помады влажно блестящие, светящиеся миллионами ослепительных искр, и матовые, словно бархат…