Обновленный же царевич довольно быстро раскусил Арину. И даже про себя окрестил Рабиновичем за ловкость, хитрость и пронырливость. Нет, ну а что? В глаза, впрочем, он ее так не называл.

Их сотрудничество потихоньку развивалось.

Поначалу она просто собирала для него слухи и сплетни. А потом перешла к более тонкой агентурной работе – к распространению этих самых сплетен. Нужных и правильных. Особенно после разговора начистоту и заключения долгосрочной сделки.

Тут вот какое дело было…

Да, в отдельных случаях кормилицы могли стать аристократу чуть ли не второй матерью, но это не было правилом. И уж точно не в отношении царской семьи. Так что будущего у Арины ясного не имелось. Еще год-другой, может третий, и, как Алексей подрастет, отчалит она на какие-то второстепенные роли. А то и вообще подальше отошлют. В глушь. Понятное дело – отправили бы не на хлеб и воду, а озаботились благополучием. Но это не то, чего она желала. Ей нравилось крутиться в этом мире сплетен и интриг, а там, где бы она оказалась, это вряд ли имело бы тот же масштаб, что и в Москве, да еще в окружении царской семьи.

Царевич же ей это самое будущее пообещал. И она стала отрабатывать честно его и ответственно, сохраняя, впрочем, свой «камуфляж» для всех остальных.

Вот и сейчас Арина постаралась и донесла до Натальи Алексеевны слухи о ее племяннике. Правильные. И в самые сжатые сроки. Хотя Лопухины и патриарх старались глушить лишнюю болтовню о событиях вокруг царевича. Да и сама Наталья им не интересовалась от слова вообще… однако услышала. Поначалу отмахнулась, как от дури. Но тут услышала вновь и вновь, уже от других людей и в ином контексте. Оттого и не усидела. Любопытство взыграло, и она решила на все своими глазами посмотреть….

Когда Алексей вошел к маме, там шла классическая светская беседа. Евдокия Федоровна и Наталья Алексеевна едва не шипели друг на друга, но с улыбкой и обмениваясь вполне вежливыми фразами. Обе не сильно рвались друг с другом пообщаться, но просто так отмахнуться не могли.

Царица имела определенный формальный статус. Все-таки жена царя и мать наследника престола. Однако все в Москве понимали, насколько ее положение крепко держится. На соплях. Причем даже невысушенных. Уважение формальное оказывали, но реального влияния она практически не имела. Милославские и их клиентела рассматривали ее лишь как выгодную им, но зависимую фигуру, возможно даже одноразовую, отчего и вели себя с ней соответствующе. Сторонники же Петра терпели, просто терпели. Остальные наблюдали за тем, чем все это закончится.

Наталья Алексеевна, напротив, официальный статус носила весьма условный. Да, сестра царя, но незамужняя, хоть и в годах. Этакая перезрелая старая дева, место которой по-хорошему в монастыре. Тем более что сестер у Петра хватало. И далеко не все из них, оставаясь старыми девами, вели себя так же непотребно и распущенно в представлении поборников старины. Однако влияние на брата Наталья имела исключительное. И могла утопить любого, кто вякнул бы на нее что-то не то. Вообще любого. Оттого с ней были вынуждены все считаться.

Больше того, судя по поведению тети и мамы, сразу бросалось в глаза: не Евдокия в этом помещении главная. И не она «командует парадом» этой встречи.

Строго говоря, какой-то серьезной антипатии между ними не имелось. Им нечего было делить. Однако Наталья всецело разделяла увлечения брата и считала Евдокию неудачным выбором из-за того, что та пыталась «загнать Петра в стойло», отвратив от его страстей. Иными словами, упрямой дурой. Царица же полагала Наталью если не шлюхой, то дамой явно «нетяжелых» нравов и моральных ценностей. И считала, что та дурно влияет на ее мужа.