Она отшатывается, словно я кислоту плеснул ей в лицо.

— Не трогай меня. Больше никогда, — говорит негромко, все-таки вырывает у меня эту несчастную пачку и садится на корточки, принимаясь оттирать шоколад со всей Варьки.

Женщина же делают себе маски, да? Вот и моя дочь решила начать с юного возраста.

Мне не понравилось, с каким выражением Мышка попросила больше к ней не прикасаться. В ее взгляде на миг мелькнула такая острая ненависть, что мне всерьез стало не по себе.

Захотелось вернуться в прошлое и хорошенько накостылять самому себе за то, что портил жизнь этой искренней девочкой, которая по любому поводу заливается краской от смущения.

— Варь, на лебедей пойдешь? — подхватываю дочь на руки, подбрасываю в воздухе несколько раз, слушая заливистый смех моего до сих пор чумазого мелкого чудовища.

— Дя! — она болтает ногами, извивается у меня в руках, пока Мышка стирает с ее лица оставшиеся следы шоколадного преступления.

Я разглядываю ее. Не зря я Мышку сравнил с куклой. Только вот она не простая банальная «Барби». Марта словно сделана из тончайшего фарфора. Одно неосторожное прикосновение и на ней навечно останется жгучий след.

В кассе я оплачиваю сразу несколько поездок для Вари, потому что одной дело никогда не ограничивается. Она хочет взять с собой Мышку, и нам приходится убеждать ее в том, что Марта банально не влезет в кабинку, рассчитанную на ребенка.

Усаживаю дочь на сиденье, пристегиваю ремни и возвращаюсь быстрым шагом к Мышке, специально встав так, чтобы наши плечи соприкасались.

Она не отшатывается от меня как от чумного — уже хорошо. Марта делает шаг в сторону и обнимает себя руками, наблюдая за белым пластмассовым лебедем, в котором сидит улыбающаяся Варя.

— Ты надолго вернулась?

4. Глава 4. Влад

Мышка вздрагивает от моего голоса, а я начинаю раздражаться. Все понимаю, старые обиды, я вел себя как идиот по отношению к ней, но люди все-таки меняются. Мне теперь ближе к тридцати, чем к двадцати, я давно понял, что Мышка отличается от своей мамаши-выхухоли, у нас получалось в прошлом моментами находить общий язык.

А она ведет себя так, будто я ее в подвале связанную держал, не кормил и издевался каждую свободную минуту, принуждая ее к тому, чего она не хотела.

— Не уверена, что должна перед тобой отчитываться.

— Да брось, Мышка, я пытаюсь быть дружелюбным. Хватит рычать на меня, мы можем и нормально разговаривать.

В ответ она фыркает и отодвигается от меня еще дальше.

Ладно, к черту. Хочет строить из себя высокомерную принцессу? Мне не жалко.

Варя машет нам ладошкой, я высовываю язык, чтобы она смеялась еще громче. Плевать, что у меня своя компания и большую часть времени я серьезный мужик в костюме. Рядом с дочерью я могу снять маску сурового начальника, и пусть только кто-нибудь попробует мне сказать что-то по этому поводу.

У ребенка должно быть детство, и его всегда создают родители. А я у Варьки, можно сказать, и за маму тоже.

— Ты любишь детей, да? — предпринимаю еще одну попытку разговорить Мышку.

— Мы можем просто помолчать? — она явно не воодушевилась моей идеей. Еще немного и из ее нижней губы пойдет кровь — Марта постоянно кусает ее, а потом пытается притупить боль языком.

— Сейчас Варя докатается, и я отвезу тебя домой, — говорю от злости, поворачиваюсь лицом к Мышке, чтобы выяснить, в чем причина такой неприязни, но в этот момент рядом пробегает какой-то мелкий пацан и ударяет Марту по ноге.

Несколько секунд она терпит, смаргивает быстро нахлынувшие слезы, но потом резко опускается прямо на грязный асфальт, всхлипывает и пытается растереть место удара. Ее трясет, я вижу, как у Мышки начинают стучать зубы, хоть она и пытается сжать челюсти, надавливая на голень через джинсовую плотную ткань.