— Хватайся за шею, — я опускаюсь к ней, перехватываю Мышку под коленями, поднимаю ее на руки.

Она не сопротивляется. Только скулит мне в шею, дрожит вся, царапая мне плечо ногтями. Подозреваю, этого она даже не замечает. Ей больно, и она пытается найти какую-то опору, чтобы выпустить наружу все, что сейчас чувствует.

— Судорога? Что с тобой, девочка? — усаживаю ее на скамейку, краем глаза слежу за Варей.

— Не трогай… — она опять заводит ту же пластинку, когда я стаскиваю с нее кроссовок и пытаюсь снять носок, закатывая штанину сильнее.

— Самое время помолчать, — огрызаюсь, Мышка икает в ответ, хмурит брови сильнее, отталкивая меня, потому что ей противны мои ладони на ее коже.

Я растираю ей ногу, нажимаю в нужных местах, чувствуя каждый раз, как она вздрагивает и болезненно всхлипывает от острых метафорических иголок, которые сейчас пронзают ее изнутри.

— Постарайся расслабиться, не напрягайся так. Оно не пройдет, пока ты будешь зажата.

— Я не могу… — Марта хнычет, снова тянется к своей ноге.

Я не придумываю ничего лучше, кроме как притянуть Мышку к себе за шею и накрыть ее губы долгим глубоким поцелуем, от которого система моего самоконтроля начинает мигать красным.

Это было точно так же, как и три года назад.

Взрыв эмоций, желание продолжить, только на этот раз без лишних глаз. Сладкая девочка. Трепетная. Мягкая.

Я перебирал ее волосы, пока наши губы соприкасались, скользил пальцами по ноге, чувствуя, как под моей ладонью мышцы постепенно расслабляются, а болезненная дрожь отходит на второй план.

Мне хотелось закинуть ее на руки на свои плечи, но я боялся спугнуть Мышку — она могла взорваться от любого лишнего движения и зарядить мне коленкой по стратегически важному месту. А я, может, еще сына хочу в будущем.

Внезапно становится как-то мокро.

Чувствую, как вода заливает сначала волосы, а потом холодные капли стекают под воротник на спину.

Отстраняюсь от Марты, смотрю на ее руки и замечаю ту самую недопитую бутылку воды, которая теперь практически пустая.

Она мне отвечала, черт возьми. А в итоге я оказался виноватым и облитым.

— И как это понимать? — задаю вопрос и отбираю у нее пластик, чтобы она мне остатки в лицо не отправила. Едва успеваю подняться на ноги, минуя воинственный настрой Мышки на пощечины, и она отбивает ладонь о мое бедро.

Еще бы чуточку правее…

— Как нога? — усмехаюсь в ответ на ее презрительное молчание и острый взгляд, который вполне может погнуть прочный лист какого-нибудь металла.

Мышка хлопает ресницами, а потом смотрит на свою небрежно закатанную штанину, нагибаясь после и рассматривая ногу.

Что она там хочет увидеть? Мои отпечатки?

— Она бы и без твоей помощи прошла.

Это, надо понимать, вместо «спасибо».

— Считай, что я ускорил процесс, — пожимаю плечами, перевожу взгляд на Варьку. Она все еще катается по кругу на своем любимом лебеде и, по-моему, ничего вокруг не замечает, сосредоточившись на детском безобидном аттракционе.

— Я просила больше никогда меня не трогать, а ты воспользовался тем, что мне было больно, — Мышка хмурит брови, выкатывая мне претензию, а я и впрямь начинаю чувствовать себя насильником.

У нее глаза загнанной косули, губы немного распухли от нашего долгого поцелуя. Марта поправляет джинсы и оглядывается по сторонам, словно я настолько слетел с катушек, что могу наброситься на нее прямо посреди парка, где гуляют мамочки с колясками и повсюду бегают любопытные дети. Очень мне интересно, откуда в ее голове взялась эта абсурдная дрянь.

— Ты в какой деревне жила, сестренка? Привыкла к тому, что мужики проходят мимо и не пытаются помочь попавшей в беду девушке? Мне что, перешагнуть через тебя надо было, чтобы ты не злилась после? Так вот я не готов потом от кошмаров мучиться. Брось, ничего криминального не случилось.