Ну а что делать, своей машины-то у меня на тот момент не было. Зато на той заброшке часто тусили классные компашки на байках и оттюнингованных девятках, которые иногда разрешали мне сесть за руль.

Так что когда появился любимый «Баклажанчик» я была максимально подготовлена. И все же стрелка на спидометре прежде еще никогда не поднималась настолько высоко.

Мотор Мустанга с дичайшим ревом выжимает такую мощь, которая и не снилась моей малышке: к тому моменту, когда колеса пересекают вычерченную белой краской финишную линию, разгон достигает больше двух сотен.

По инерции прокатываюсь дальше положенного. Отяжелевшая нога не сразу отпускает педаль, давая скорости снизится до умеренного среднячка, нужного для того, чтобы развернуться и вернуться к разбившемуся лагерю.

Еду и чувствую, как меня трясет.

Как после эспрессо.

Нет. Как после тройного эспрессо.

Машина паркуется, и я буквально выпадаю из нее на ходящих ходуном конечностях. Приходится придерживаться за прохладную бочину авто. Сердце заходится, отдавая щемящей сдавленностью в грудной клетке, а внутри все сворачивается в стянутый узел.

― Охренеть, ― часто-часто выдыхаю, давясь окрыляющим экстазом.

Восторг, экстаз, эйфория.

И неважно, что я приехала вторая. С небольшим отрывом, конечно, но в таком деле нет полутонов: либо все, либо ничего.

Самое забавное, что проигрыш меня не беспокоит. Победа, несомненно, стала бы приятной блажью, однако давайте рассуждать здраво: шансы были по умолчанию невелики.

Чужая тачка ― потемки. Мустанг ― зверь, но все же это чужой зверь. Непокорный для посторонних. Нельзя довериться ему на все сто, сидя за рулем всего-то во второй раз.

― Хорош приход, да? ― Крестовский тоже выпрыгивает из машины. По-моему, он еще довольней меня. Светится как радиационный самовар.

― Хочу еще!

― Чтобы снова продуть?

Эгей!

― Я поняла, в чем косяк. Требую реванша.

― Какая прыткая. Не, мне не жалко на тебя ни бабло сливать, ни тормозные диски убивать, но все же лучше притормози.

― Почему?

― Потому что воронка имеет свойство затягивать. Первое время меня тоже так крыло. Не пропускал ни одного заезда и вписывался везде, где было можно. И нельзя тоже.

― А потом остепенился?

― Пригасил рвение. И чтоб тачку на износ не юзать, и чтоб самому не вляпаться.

Не вляпаться в те скандалы, в которых фигурировало его имя? Но вообще, он прав. Не то это хобби, которое надо брать на заметку, однако...

Однако когда вжимаешь педаль газа, мозг охватывает такое неконтролируемое возбуждение, что здравый смысл уходит на перекур. Остается только кипящий в крови адреналин и кружащие голову эндорфины.

― Хочу еще! ― нахохлившись, упрямо скрещиваю руки на груди.

― Чувствуешь, да? ― усмехается Кирилл.

― Что?

― Зависимость, ― подхватив, меня усаживают на горбатый капот Мустанга. Выступ отлично помогает зафиксироваться пятой точке. ― Каждый раз будет хотеться больше, острее и ярче. Инстинкт самосохранения гасится, а ломка в предвкушении новой дозы усиливается.

Тут он тоже прав. Вырабатываемые в стрессовых условиях гормоны ― натуральный опиум, на который реально легко подсаживаешься. И я понимаю это, всегда понимала, стараясь держаться в рамках и не превращаться в суицидника на дороге, однако…

Однако скорость ― это возможность испытать ощущения на грани: здесь и сейчас. А с учетом того, что у художников малоподвижная и далекая от риска профессия, организму порой просто необходима подобная эмоциональная разрядка.

― Я поняла, ― понижаю голос до заговорщицкого полушепота, склоняясь вперед. ― Это такая хитрая многоходовочка. Чтобы привязать меня к себе, став личным дилером, да? Привел, показал, дал попробовать, а теперь обламываешь.