Ох, как я за ней бегал, высунув язык! Ухаживал всеми доступными способами, будучи уверенным на тот момент, что это и есть та самая настоящая любовь.

Увы. Интерес оказался надуман и быстро сошел на нет, когда оказалось, что кроме функции недотроги в той красотке не было ничего особенного.

Тупая как пробка и такая же пресная. Зато приставучая. Потом еле отделался от нее. И ее когтей, желавших вцепиться мне в глаза, когда она застукала меня с другой.

Короче, да, было весело. Теперь же ни души. Где вся обслуга? Где садовник, где домработница? И чей черный мерс стоит возле гаража? У нас такого не было. У водителя матери другая тачка.

― Мам, блудный сын явился, ― звеня ключами, громко оповещаю о своем прибытии, проходя вглубь дома, но получаю в ответ тишину.

Заглядываю в гостиную ― тоже пусто. Почти. Если не считать распитую бутылку шампанского и два бокала в окружении десертов. У-у, клубника в шоколаде ― попахивает чем-то интимным.

Первый этаж безмолвней кладбища. Зато на втором слышится шебуршание. А, нет. Простите. Скрип кровати и мужские стоны. Громкие мужские стоны. Перемешанные с женскими вскриками и символичными шлепками.

― Боря... О, да... Еще...

Оу. Кажется, я невовремя.

Разворачиваюсь, собираясь уйти, чтобы не быть свиньей и не обламывать людям лафу, однако задеваю гребаную трехногую стойку с цветком, о которой и раньше вечно забывал.

Горшок летит на землю, с треском разбиваясь, и из дальней спальни, после секундной заминки, вылетает запахивающаяся в халат мать.

Взъерошенная, разрумянившаяся и со стыдливым лицом подростка, застуканного за передергиванием. О последнем знаю не понаслышке. Чудесные годы самопознания своего тела никого не обходят стороной.

― Кирилл? Что ты здесь делаешь?

― Ну как бы это... Навестить приехал.

― Я ведь просила позвонить заранее!

Просила. И теперь понятно: зачем.

― Да оно как-то спонтанно получилось. Ммм... ― из когда-то родительской спальни к нам вытекает солидного вида мужик с залысинами, лениво застегивающий золотые запонки на белоснежной рубашке. Уже одетый и потрясающе невозмутимый.

― Это... ― начинает было мать, перехватывая мой вопросительный взгляд, но заминается.

― Боря. Да, уже понял.

― Борис Аркадьевич, ― поправляет она, подтирая уехавшую помаду. ― Ты должен его помнить.

Ага. Кажется, помню. Частенько в гости захаживал. Вроде как бывший партнер отца по бизнесу. Который прямо сейчас протягивает мне ладонь для рукопожатия.

― Вас не узнать, молодой человек. Вырос, возмужал. А я ведь тебя еще шпаненком помню.

Подвисаю в нерешительности. Кто знает, как принято общаться с чуваком, которой пару минут назад натягивал на себя твою мать?

― Без обид, но я понятия не имею: где только что была ваша рука и что конкретно она трогала, ― брезгливо качаю головой, для надежности пряча кисть за спину. ― А вот колечко на безымянном отличное. Жена знает, как вы проводите выходные?

Колкое замечание заставляет смутиться мать. Но не Бориса.

― Меньше знать ― крепче спать, ― он хоть и улыбается, но с отчетливо уловимым холодком. ― Слышал про такое?

― Слышал.

― Вот и молодец. Ольга, я тебе потом позвоню, ― бросают матери и с уже куда более сухим: «До встречи, Кирилл», уходят.

― Сорян, ― провожаю его спину, пока та не скрывается из виду. ― Не хотел мешать. Мне уже стоит называть его папа?

― Глупости не говори.

― Нет? Тогда это вдвойне мерзко.

― Не вижу проблем. Я женщина свободная и одинокая. А Боря...

― Сильно не против. Это мы тоже установили. Однако тема жены не раскрыта.

― Там... все сложно.

― Отмазка на все случаи жизни.