Да чего уж, я даже в глаза его не видела прежде. Момент, когда он гремел на весь интернет, меня как-то деликатно обошел стороной.

Чем я занималась в это время? Сколько мне тогда было? Лет шестнадцать где-то, а я тогда боролась с собственными подростковыми комплексами, поэтому за другими особо не следила.

Короче, офигеть. Просто офигеть.

И еще больше офигеть, что у этого товарища шарики за ролики заехали, раз он начал столь тактично угрожать мне расправой.

Закрыть гештальт ему надо, видите ли. Что, все манекенщицы, извиняюсь, уже отлюбленные и перелюбленные? Больше никого не осталось, раз на меня переключился?

Ну, подумаешь, затусили разок.

Ну, подумаешь, поцеловались разок.

Другой. Третий...

Ну, подумаешь, я первой на него с ногами забралась, одурманенная обалде-е-ено пахнущим дорогой кожей салоном...

И вообще, у меня тогда мозги в узелочек завязались исключительно из-за тачки. Ну и впрыснувшегося в кровь адреналина, так как та ночка выдалась на редкость драйвовой и душа требовала завершить все эпичным перепихоном с незнакомцем.

Душа требовала, но гордость не позволила.

А потому что нехрен рот свой открывать ни к месту и брякать что ни попадя! И без него догадываюсь, что таких одноразовых у него выше крыши. Блокнотик, наверное, уже забит проставленными галочками.

Мы потому даже имен друг друга не спрашивали, все равно не вспомнили бы наутро, однако ведь должны быть какие-то границы тактичности. Тем более в момент прелюдии.

«Так что, не обессудьте, молодой человек. Сами прокаркали возможность. Я, конечно, понимаю, что ты от своей неотразимости ссышь кипятком. И в зеркало сто пудово не смотришь, боясь, что отражение от восхищения треснет, но блин...

Короче, пошел ты лесом, Крестовский. Ищи себе игрушку в другом сексшопе. Дело уже пошло даже не на морально этические соображения, а на принцип.

И какой бы очаровательной не была родинка над твоей губой, да-да, я обратила на нее внимание еще тогда, ближе чем на десять метров не подойдешь. Иначе огребешь...»

Это я, если что, с апломбом мысленно распинаюсь, репетируя пылкую речь. Стоя как раз-таки перед зеркалом в ванной и мучая тюбик зубной пасты. Судя по степени непроизвольного сдавливания ― представляя, что душу кое-кого.

Фу, теперь руки грязные. И раковина.

― Крышечка, миленькая, ну ты-то куда? ― ворчу, нагибаясь за беглецом, выскользнувшим и давшим деру. Причем по закону подлости, под ванную, в самый угол. Знаете такие пафосные корыта на позолоченных ножках? Вот мне туда. ― Вот от кого-кого, а от тебя такого не ожидала. Это, знаешь ли, подло.

― Еще и с вещами разговариваешь? А ты чеканутей, чем я думал, ― раздается позади язвительный смешок, заставляющий подскочить от неожиданности и садануться затылком об керамическое дно.

― А-ау-ч, ― шиплю с зубной щеткой во рту, кое-как поднимаясь с карачек и потирая ноющее место.

Кажется, Крестовский не шутил, когда дал понять, что будет наведываться без приглашения. В комнату, в уборную ― неважно.

А я так-то не привыкла запираться, чтобы тупо умыться. Дома мы даже туалет с мамой не защелкивали на замок, однако отныне привычки придется менять, раз в коллективе прибавились мужики.

― Больно? Иди поцелую, и все пройдет, ― сочувствующе цыкает собеседник, ослепляя меня токсичной ухмылкой.

Это прям его личная фишечка, потому что я ни у кого больше не видела настолько прокаченной игры лицевых мышц. Да и принципе эта подлюка непозволительно хорош собой, чего уж отрицать.

Причем он спецом не дает об этом забыть, красуясь передо мной сейчас топлес. Еще и джинсы так незатейливо расстегнуты на пуговичку, словно просят: посмотри, посмотри на меня...