— Говори, раздражает твое дебильное заикание.

Шагнул к ней, будто мог помочь сказать слово.

— За-за-за…

— Бред безумный, с кем я только связался….

— Да-да-да…. Да-да…

— Ты меня бесишь, Ам-ням. Говори уже короче!

— За-за-за… Что… За-за-за…

— Замолчи уже. Достала, — грубо оборвал, взмахнув рукой.

Она начала реветь сильнее. Вытирала слезы руками, всхлипывала, вздыхала. Потом достала из сумки тетрадь и ручку, написала в ней что-то дрожащими пальцами. И повернула ее ко мне.

«За что ты так со мной?» — всего одна фраза. А в ней так много смысла.

Живот как будто пронзила пуля, а по башке громыхнуло кирпичом. Что-то изменилось прямо в ту самую секунду, когда я прочитал надпись, выведенную аккуратным почерком.

«За что ты так со мной?» пробежался глазами вновь.

— За что? За все! — приблизился ещё ближе к ее лицу, злясь ещё сильнее.

Она резко отпрянула. По ее щекам текли ручьями слезы. Потом захлопнула тетрадь и отвернулась. Пошла медленно по дороге домой, повесив голову низко.

В одной руке сжимала тетрадь, а в другой несла рюкзак.

А мне стало ее жалко. В душе все перевернулось от ее этой дурацкой надписи… Мелкая такая, слезы льет. Специально льет.

Впервые так жалко, что самому захотелось реветь... Честно. Сначала подумал, что с ума сошел. Придурок. Так паршиво стало, как собаке драной в подворотне. Так больно закололо в районе сердца. И не вздохнуть, не крикнуть. Мрак.

За что? За что? Черт побери…

Вдруг, я понял, что переборщил с подколками, перегнул, не заметил.

Обещал, что не буду ее трогать. Обещал самому себе, но не сдержал обещание. Сначала зацепился за одно, потом за второе. И полетело, и понеслось. Хотел словами зацепить, довести до слез, выместить на нее свою ненависть и ревность заглушить. Да посильнее и пообиднее. Чтобы ни мне одному было так обидно и дерьмово на душе.

Твою мышь дохлую. Ненавижу ее и себя за эту слабость. Пошла она к черту. Пошла она к черту! Пошла она…

Пнул дорогу дорогим кроссовком и посмотрел ей вслед. Ее фигура удалялась все дальше.

Я развернулся и пошел в противоположную сторону от дома. Появляться там мне пока не хотелось.

Весь вечер я гулял на набережной и смотрел на голодных уток и чаек. Думал о футболе, размышлял о своем поведении и так называемой сестре. А ещё вспоминал маму. Зачем-то вспоминал, как будто хотел резануть побольнее и наверное ещё с надеждой, что она скоро вернётся и заберёт меня к себе.

Потом успокоился и пошел домой.

25. Глава 25

Каролина

Всё изменилось. И я с радостью признала, что Витя прав. Сегодня меня практически не обзывали, меньше обычного смеялись, меньше обращали внимания и вообще цеплялись ко мне. Давида как будто подменили. Я ненароком подумала, что он заболел.

Вчера он пришел очень поздно домой, отчего получил строгий выговор от дяди Гриши. После чего мне понадобилось спуститься на кухню, и мы случайно столкнулись прямо на лестнице. Я не смогла посмотреть в его глаза. Ждала, что сейчас вот-вот что-то он мне скажет ругательное и словом своим жёстким грубым сделает физически больно. Но! Ничего не произошло. Он лишь замер. Постоял несколько секунд в молчании, потом отбросил челку на бок (это я видела боковым зрением) и прошел мимо меня наверх в свою комнату. И тогда я подумала, что у него наверняка поднялась температура.

Но сегодня он пришел в школу как обычно. А значит, он здоров. Но что же всё-таки произошло?

Только потом, подумав обо всем хорошенечко и по порядку я поняла: — он не хочет снова поднимать бунт в классе. Ведь сегодня никто уже ему ничего не говорил про меня, и никто его не обзывал, никто не говорил, что он такой сякой негодяй. Напротив все снова смеялись над его шутками, снова он ходил главным по классу как важный петух. А о том, что мы брат и сестра никто больше не вспоминал. Все были веселы и у всех было приподнято настроение, как будто вчера ничего особенного не произошло.