Я боялась его. Его мести. Боялась маминого выговора. Боялась дядю Гришу. Кусала губы чуть ли не до крови и пыталась выровнять дыхание. Но лёгкие как будто тоже пострадали. Я закашлялась. Как раз в руке оказался крупный осколок, и от кашля я неосознанно сжала руку. Почувствовав острую боль, выбросила осколок. И увидела свою кровь. Она багровым ливнем быстро-быстро закапала на пол.

— Убирай тут все!

Он заметил мою кровь, не заметил бы только слепой. Потому что крови накапало уже предостаточно. Но он сделал вид, что ничего не произошло.

Я подняла подол сарафана и краешком обернула руку. Я больше не могла собирать стекляшки, так как сильно болела рука. А ещё было страшно. Что же скажет мама и дядя Гриша?

Давид отошёл от меня и снова проворчал обидные ругательства в мой адрес.

Минуты тянулись как жевательная резинка. А я всё ещё сидела на корточках возле разбитого кубка начинающего молодого, но такого бездушного футболиста. А Давид стоял все это время в паре метрах от меня и искоса наблюдал за мной.

Внезапно мы оба услышали голоса наших родителей, доносящихся из прихожей. Григорий Арсеньевич что-то произнес, а моя мама тихо-тихо засмеялась. Счастливчики. Они не догадывались, что творилось у меня внутри.

Шаги и стук маминых каблуков по паркету. Они приближались. Подняв голову, я взглянула на входную арку.

Первая вошла мама.

— Ого! Боже мой, что у вас здесь произошло? — воскликнула мама, увидев нас.

— Давид, в чем дело? — спросил дядя Гриша следом.

— Эта мелкая разбила мой кубок, пап! Мой хрустальный мяч!

— Каролина, боже мой. Как так вышло? — всплеснула мама руками в разные стороны.

Она так удивилась, словно не знала, что я часто притягиваю неприятности к себе.

Я молчала. А Давид решил все рассказать.

— А нечего было чужие вещи трогать. Она взяла мой лучший приз. И разбила! Неловкая, курица!

Я поднялась с корточек и взглянула на маму. Она сердито насупила брови.

— Зачем вообще было заходить в дом? Сказано же — ждать у дверей! — не унимался Давид.

— Вот теперь что делать? А, пап? Что делать?

— Во-первых, всем успокоиться. А во-вторых, Давид, сейчас же извинись перед своей сестрой. И за языком следи. Совсем страх потерял. Или давно я ремень не доставал? — рявкнул дядя Гриша.

Он неожиданности я снова начала реветь. Теперь уже одной ладонью вытирала слезы.

— Вот ещё, с какого перепуга? Это она должна извиняться передо мной. Косипор! — ругнулся Давид.

Мне казалось, что и он сейчас заплачет. Столько тяжёлой печали было в его голосе.

— Ты мне ещё поговори, — пригрозил отчим.

— Каролина, иди сюда. Не плачь. Ну хватит, — позвала меня мама.

Переступая через осколки, я подошла к ней.

Давид развернулся и хотел уйти прочь. Но папа его остановил.

— Давид, я ещё никого не отпускал.

Мальчик замер и с неохотой развернулся снова к нам. Полоснул меня взглядом полным ненависти. А потом перевел его на своего папу.

— Каролина теперь твоя сестра, а Людмила моя жена. Мы стали одной семьёй. Впредь я запрещаю тебе так общаться, понял? А кубок… — дядя Гриша посмотрел на меня.

Взгляд был серьезный, но не злой.

— Ничего страшного, никто не умер, слава богу.

Давид усмехнулся. А мне оставалось только гадать, что его так развеселило.

— Дети, идите пока на кухню. Руки мойте. Скоро будем ужинать, — сказала моя мама.

Мы, не сговариваясь, вышли из зала. По пути на кухню я все думала, кто же будет убирать стекло. И что же делать с рукой.

Кухня оказалась небольшой, но очень уютной. На столе были расставлены тарелки и столовые приборы. На потолке висела переливающаяся круглая люстра. Мне понравилась кухня.