Он даже стоял по-особенному. Слишком на показ для всех, кто заходил в гостиную.

Руки сами потянулись к нему. Мне хотелось повертеть его в руках. Я не смогла устоять.

Аккуратно взяла кубок мяч в руки и внимательно присмотрелась. На ручке держателе было написано «Стрела юниор»

Покрутила чудо кубок в руках. Приставила совсем близко к правому глазу и увидела хрустальные снежинки внутри мяча. Сильнее вгляделась и, затаив дыхание, стала искать самую кружевную.

— Что ты здесь делаешь? Тебе же сказали ждать у дверей, — послышался со спины мальчишеский голос.

От неожиданности я подпрыгнула и быстро ткнула кубок на место. Резко развернулась на пятках. И… Вдруг услышала громкий, чистый звон стекла. Жар стыда затопил мое лицо, и я с испугом взглянула на Давида.

— Ты чё сделала, курица неловкая? Ты совсем охренела?

Я выпучила глаза и открыла рот от страха. Метнула взгляд на пол и вздрогнула от увиденного.

Тысячи мелких осколков перекрасили пол в серебряный цвет. Кажется, я поняла. Разбился тот самый кубок в форме мяча. Самый красивый.

— Твою ж ты…

Мальчик сделал два шага, потом остановился резко. Прислонил ладонь ко рту и сжал подбородок. Что-то сказал очень-очень тихо. Я не расслышала, что именно, но чутье подсказало, что это было плохое крепкое слово.

— Твою ж ты мышь… Как так, блин произошло, а? — вскрикнул он.

— Я я я — я начала заикаться как и всегда это случалось со мной из-за сильного волнения.

В большей степени я испугалась не его, а взрослых. Представила, как расстроятся мама с дядей Гришей. И возможно будут ругать меня.

— Ты зачем его взяла? Зачем берешь мои вещи? Это моё! И ты! Ты его разбила, на мелкие куски!

— Я… не не не не… не не не…

Хотела сказать, что я не специально. И вообще извиниться перед Давидом. Но у меня не получалось вымолвить и полслова.

Давид приближался ко мне. В его глазах блеснула ненависть и невыносимая грусть. Мне даже стало его жалко, хоть он и обозвал меня и тот самый кубок тоже жалко.

— Не не не, ты чё заика? Твою же ты, мышь! Так накосячить, а! — остановился напротив всего в паре шагов и посмотрел сверху вниз на меня.

Обречённо скривил губы и на миг закрыл черные злые глаза.

Я схватилась за кожаный шнурочек от пояса сарафана. Сжала его в руках для смелости. А потом шагнула в сторону. Давид тут же открыл глаза.

— Ты разбила мой лучший кубок. Ты хоть знаешь, сколько сил он мне стоил? Ты хоть знаешь, сколько я потратил? Как он мне дорог? Я шиповки до дыр стираю. А ты?

— Я я я я я я… — захлопала глазами, почувствовав резь и надвигающиеся слезы.

— Ты ещё и больная что ли? Говорить умеешь? Или язык обожгла? Бред безумный.

Давид в яром порыве сделал шаг на меня. А я резко отступила назад. Он наступил прямо на стекло, и оно грубовато хрустнуло. Мальчик отвлекся и посмотрел на пол.

— Твою же мышь… Сколько я на него потратил. Он был самый любимый, понимаешь?

Я быстро закивала, так как не хотела больше опозорился со своей дерганой речью.

— Он самый-самый был, понимаешь?

Я снова кивнула, стирая соленые дорожки с щек.

— Ай, что я с тобой, мелкая. Ни хрена ты не понимаешь, — он воровато оглянулся назад и, поняв, что в доме мы по-прежнему одни продолжил, но уже тише.

— Значит так. Это мой дом. Ты здесь просто гостья. Ясно? Запомни это. И больше никогда. Запомни, никогда не бери мои вещи. Иначе пожалеешь. Я тебе устрою каникулы а-ля «всё включено». А теперь убирай тут все. Сейчас предки придут, вот влетит тебе люлей. Заплатишь ты за свое рукожопие.

Медленно сползла вниз, потому что от его слов ноги стали как желе. Стала собирать в кучку крупные осколки. Руки тряслись, а сердце больно стучало в грудь.