Анна Борисовна к тому времени уже успела нас заметить. Она хмурая, с поджатыми губами, с ровной прямой спиной шла в нашу сторону.

И вот, Анна Борисовна остановилась напротив и смерила нас строгим взглядом

— Лапшин? Что у вас здесь случись? Чего не поделили? Устроили разборки на территории школы!

Ее глаза стреляли из стороны в сторону — то на меня, то на него.

— Все нормально, Анна Борисовна. У всех бывает, — ответил, не растерявшись Витя.

— Вы вот лучше бы формулы учили и готовились к урокам, чем силы понапрасну тратить! Кто там у вас? Снова Каминский?

Мы промолчали. Я подняла с земли наши рюкзаки. А Витя встал на ноги. Отряхнул колени от травы, и посмотрел на меня.

— Надо его папе сказать, чтобы поменьше его кормил. Глядишь, и энергия лишняя пропадет. А то скачет как конь, задирается. Ты как? Жив? — Анна Борисовна осмотрела его, подойдя чуть ближе.

— Жив.

— А может в медпункт, Вить? — тихо спросила, протягивая ему очки.

— Не надо в медпункт. Пошли погуляем лучше. Сейчас улица сама все вылечит.

— Идите, идите. Екатерина Витальевна ещё в школе. Иди, иди, Лапшин. Не геройствуй!

— Ага. Сейчас дойдем. До свидания.

— До свидания.

Анна Борисовна пошла дальше, а Витя схватил меня за руку и повел в сторону школы.

— А мы, правда, в медпункт?

— Нет, конечно. Это так, для успокоения математички. Сейчас обогнем школу и выйдем на Машиностроительную.

— Хорошо… Больно было?

— Нет, не больно.

— И все же зря ты… Это… Сделал.

— Теперь дело сделано. И баста! Пошли.

И мы пошли. Медленно брели по улице и разговаривали.

— Кстати, все хотел спросить. Почему ты переехала?

— Мама вышла замуж… Ее новый муж живёт здесь, в этом городе. Вот пришлось переехать. А ты?

— А я всегда здесь жил и ходил в эту школу. Но как-то друзей не нашел. Только врагов.

— А почему? — робко посмотрела на него.

— Ты хочешь знать?

— Хочу.

— А ты потом не слиняешь? Останешься со мной дружить.

— Останусь.

— Хорошо. Никакой тайны нет в общем-то. В третьем классе я принес вшей в школу. Вот и вся история.

— Вшей?

— Да, самых настоящих. Я не знаю, откуда они появились у меня, может быть подцепил в автобусе, знаешь, бывают там ездят всякие бездомные. Может как-то от них. Или… Да фиг знает как. Подцепил и все.

— Какой кошмар… — прошептала, — И что потом?

— Все узнали об этом, стали меня дразнить. Стали «Вошкой» звать. Долго они меня так обзывали. Но я отпор давал, я никогда не замыкался и не позволял им смеяться надо мной. Потом как-то мой старший брат пришел за мной в школу и все увидел собственными глазами, он разобрался с мальчишками. После того случая меня перестали дразнить, но также все перестали дружить со мной, так как думали, что я брата специально позвал, все считали меня слабаком и стукачом. Вот так. Потом из злости придумали новое «Лапша» потому что фамилия такая — Лапшин. Но на это уже не злюсь, мне без разницы. Я просто один и все. Понял, что все они придурки.

Да, Вите повезло не больше чем мне. Очень трудно пережить одиночество и статус изгоя. И те, кто дразнят, даже на миллиметр не понимают, какого это, когда все над тобой смеются. Они не знают, как ломается душа внутри у того человека. Не знают, к сожалению.

— У тебя есть брат? — спустя несколько секунд молчания спросила я.

— Да, Тимка. На пять лет старше. А у тебя? Есть брат или сестра?

Я разволновалась. Врать Вите, тому, кто заступился за меня, мне не хотелось. И так стало страшно. Что, если я расскажу ему про Давида? Какова вероятность, что об этом узнает весь класс?

Я посмотрела на Витю. Он слегка прихрамывал, и потирал невзначай щеку, пытаясь скрыть, что ему больно.