– И даже если это такой Армагеддон, от которого тошнит, – добавила Карен.

Отец передёрнулся.

– Девочка моя, придётся тебе на доске тысячу раз написать: «Никогда больше перед завтраком не буду говорить нехорошие вещи».

– Хью, но, по-моему, она не сказала ничего неприличного.

– Не надо поддерживать её, Барбара. Довольно, покончим с этим.

Карен вскоре вернулась, неся Дока Ливингстона.

– Плохая из меня помощница, – сообщила она. – Мне всё время приходится держать проклятого кота. Он так и рвётся помогать.

– Мя-я-я-у!

– Тихо! Придётся, видно, дать ему рыбки и приняться за приготовление завтрака. Чего изволите, Босс Папа Хью? Креп-сюзе?

– С удовольствием.

– Единственное, на что вы можете рассчитывать – это джем и крекеры.

– Ну и прекрасно. Как там идёт вычерпывание?

– Папочка, я отказываюсь пить эту воду, даже с обеззараживающими таблетками. – Она состроила гримасу. – Ты же сам знаешь, что это такое.

– Возможно, пить будет больше нечего.

– Ну… разве что разбавить её виски…

– М-м-м… у нас вообще острый дефицит жидкостей. В тех двух бутылках, которые я открывал, осталось не более чем по одной пятой.

– Папа, не порть настроение перед завтраком.

– Вопрос в том, правильно ли я распределил виски? Может, лучше приберечь его для Грейс?

– О, – лицо Карен исказилось в гримасе мучительного раздумья. – Пусть она получает мою долю. Но остальных обделять только потому, что бедняжка Грейс совсем плоха, не следует.

– Карен, в нашем положении грешно издеваться над матерью. Ведь ты прекрасно знаешь, что для неё это в какой-то мере лекарство.

– О, да, конечно. А для меня лучшее лекарство – это бриллиантовые браслеты и собольи шубы.

– Доченька, не стоит винить её. Может быть, это я виноват. Так, например, считает Дьюк. Когда ты будешь в моём возрасте, то научишься принимать людей такими, какие они есть.

– Поговди, я пвобую жавтвак. Ну вот… может быть, я и излишне несправедлива к ней, но я устала от того, что каждый раз, как я ни привожу домой своих приятелей, мамуля обязательно отключается уже к обеду. Или пытается облапить их на кухне и поцеловать.

– Неужели такое бывало?

– А ты что, никогда не замечал? Хотя, впрочем, в это время ты почти никогда не бывал дома. Прости.

– Ты тоже прости меня. Но только за то, что я высказал в твой адрес. Мы оба погорячились. А в остальном, как я уже сказал, когда ты доживёшь до моих лет…

– Папа, я вряд ли доживу до твоих лет – и ты прекрасно понимаешь это. И если у нас осталось всего две пятых бутылки виски, то почему бы просто не отдать их тому, кто больше других нуждается в нём?

Он помрачнел.

– Карен, я вовсе не собираюсь сложа руки ждать смерти. Действительно стало намного прохладнее. У нас ещё есть шанс выкарабкаться.

– Что ж… наверное ты поступаешь правильно. Кстати о лекарствах – не запасся ли ты при строительстве этого монстра некоторым количеством антабуса?

– Карен, антабус не отбивает желания выпить; просто если человек, принявший таблетку, выпьет, он почувствует себя очень плохо. И если твоё мнение о нашей печальной судьбе верно, то стоит ли омрачать Грейс последние часы жизни? Ведь я не судья ей, я её супруг.

Карен вздохнула.

– Папочка, у тебя есть одна отвратительная привычка – ты всегда прав. Ладно, так и быть, пусть пользуется моей долей.

– Я просто хотел знать твоё мнение. И ты в некотором роде помогла мне принять решение.

– Что же ты решил?

– Это не твоё дело, заинька. Займись завтраком.

– Так и хочется плеснуть тебе в завтрак керосина. Ладно, поцелуй меня, папа.

Он чмокнул её в щёку.

– А теперь поостынь и принимайся за дело.