Лэла слушала меня с раскрытым ртом. Настоятельница разглаживала морщины на своем лбу и потом с трудом выговорила.

- Два месяца жизни во грехе! Алексу, совратившему тебя и тебе, не устоявшей перед искушением, бесконечно гореть в гиене огненной.

Я глубоко и печально выдохнула.

А настоятельница встала, чтоб достать с нижней полки шкафа кувшин. Его она поставила передо мной.

- Опусти в него обе ладони.

Кувшин мне казался пустым, но опустив в него одну ладонь, я почувствовала, что в нем находится желеобразная прохладная жижа. Но она не была отвратительной и даже не ничем не пахла. И я смело погрузила в нее и вторую ладонь.

Настоятельница велела руки вытащить и, придвинув кувшин к себе, стала в него смотреть. Что она хотела в нем увидеть?

- Ты не солгала. Уже два месяца, как ты потеряла чистоту. Но срамных болезней у тебя нет, и семя мужское в тебе не проросло.

Хотелось воскликнуть, что диагностика здесь шикарная, но я промолчала и скромно отошла в сторону, уступая место Лэле.

После макания рук Лэлы, настоятельница сообщила, что опозорена она месяц назад, и ждёт в скором времени искупления, так как ей предстоит в родовых муках искупить свой грех. И то, что Лэла не была ничем больна, было поводом для искренней радости самой девчонки.

У меня уже настойчиво кололо в висках, и от голода подступала тошнота. Но меня и Лэлу, которая ждала ребенка, проводили на скотный двор, где нудно было убрать навоз.

Я столько навоза не видела даже в деревне у бабушки, куда меня в детстве возил гостить папа. Но четырнадцатилетняя Лэла лихо взялась наводить чистоту в первом коровнике. И я пыталась ей подражать, хотя даже нормально держать в руках огромную лопату у меня не получалось.

Я подняла глаза к потолку в безмолвной молитве: " За что, Господи, за что? Только помоги мне выбраться из этого безумия, и я стану самой набожной и доброй ..." Пришлось прервать молитву, потому что лопата выскользнула из моих рук.

Я подняла ее с грязного пола и начала работать, повторяя тихим речитативом:

- Хоть бы кома, хоть бы кома. Кома или дурдом! Хоть бы кома, хоть бы кома. Кома или дурдом!

3. 3. Восемь месяцев в Обители.

3. Восемь месяцев в Обители.

- Лиса! - Я уже давно перестала исправлять обитателей монастыря, и отзывалась на свое измененное имя. Даже немного радовалась, что ударение все ставили на первый слог. Так мое имя было просто усеченным, а не напоминало остромордую лисицу.

- Лиса, настоятельница тебя зовет. - Громко, на весь сад провозгласила Лэла. Она уже физически оправилась после родов. И даже перестала каждый день оплакивать свое мертворожденное дитя. Настоятельница сказала, что ребенок будет ждать ее в раю и Лэла, чтоб встретиться с ним, должна быть праведной и благочестивой.

Я с огромным трудом разогнула уже задеревеневшую спину. И, вытянув руки к небу, с непередаваемым удовольствием потянулась. Даже крякнула от усердия, вызвав смех Лэлы.

И сразу направилась в сторону здания обители. Я уже давно перестала смывать с рук каждую пылинку, и сейчас, проработав в огороде несколько часов, только отряхнула ладони от земли и травинок ударом друг о друга и вприпрыжку поспешила в кабинет настоятельницы.

- Лиса, иди спокойнее! - Крикнула мне одна монахиня. - Снова шишку набьешь или ногу подвернешь.

В длинной рясе я спотыкались часто. Поэтому подняла ее чуть выше колен и запрыгала по ступеням намного веселее.

- Бесстыжая, ноги свои прикрой! Срамота! – С другой стороны крикнула мне еще одна монахиня.

- Я вас не стесняюсь, сестра! – Ответила я, как всегда делала в таких случаях. Раньше меня за такое наказывали часовыми стояниями на коленях, а сейчас только рассмеялись.