Вот только являющаяся во снах бабушка ни словом не обмолвилась об уютном доме, в котором вновь повстречала дедушку. Не обмолвилась о ласковой рыжей Мурке, об одноухом разбойнике Барсике, о загрызенном собакой Кузьке. Бабушка плакала, рассказывала, что грызут её, грызут. Что, думала, будет лежать под землёй спокойно, ан нет – склоняются над ней чудища бесформенные и пустыми чёрными глазами пялятся. И языками змеиными огромные рты облизывают. Что сначала пальцы её посасывали да кожу на теле облизывали. А потом рты разинули и мясо отгрызать начали. Что, как ни кричи, не услышит никто, только чудища, утирая склизкую слюну, похихикивать будут. Рассказывала бабушка, что горе – облачённой в плоть родиться, что нету ни света, ни жизни, всё это – иллюзия, людьми созданная. Трусливыми, никчёмными людьми, от лица тьмы прячущимися. И рыдала, рыдала бабушка, а из глаз вместе со слезами чёрные червяки вываливались.

Следующий день выдался спокойным. Шумных клиенток практически не было, и если и заходили желающие приодеться дамы, то они вели себя тихо. Рассматривали платья, вежливо спрашивали, где примерочная, не суетясь, примеряли.

– Похоже, дождь всех разогнал, – напарница Лизы вдавила своё увесистое тело в стойку с кассой.

– Наверное… – Лиза опёрлась подбородком о кулак и посмотрела вдаль, как будто хотела разглядеть сквозь оштукатуренную стену то, что происходило на улице.

– Ну так я недорассказала тебе вчера. Вылечили мы наших рыбок-то. – Напарница повернулась, заставив стойку угрожающе скрипнуть.

– А, да? Вылечили? – Лиза силилась, но не могла вспомнить вчерашних разговоров. Она вообще редко запоминала, что говорят ей люди.

– Думали, зараза какая. Ну вот, а Саша вычитал, что труп просифонить надо…

– Что просифонить?

– Грунт, говорю, просифонить. Они же не доедают обычно, и мусор в грунте скапливается. Ну и портится вода.

– Понятно…

– Ну вот и просифонил он дно. Вода прям разом просветлела, и рыбы живей плавать стали. А то бледные какие-то были, вялые. Прям как тени…

– Ну хорошо, что разобрались со своим аквариумом… – Лиза опустила голову вниз. Уродливое серое существо улеглось у стойки и живо закивало в такт её словам.

Улица была настроена хмуро и встретила Лизу отнюдь не радушно. Объятия её были прохладными, а колючие мокрые пальчики щекотали до мурашек. Опившиеся небом лужи хлюпали под ногами, выворачивая наизнанку бурые утробы. Пустые глаза домов слезились, оплакивали тонущие улицы. Дождь долбил по листве, податливо склонившей промокшие головы и всхлипывающей от обрушивающейся канонады ударов. Суетливые прохожие прятались под зонтиками, вприпрыжку пересекали потоки клокочущей воды. Издалека они казались мошкарой, придавленной струящейся пеленой.

Если призадуматься, чаяния весны тщетны. Каждый год эта чародейка подготавливает природу к ослепительному карнавалу столь трепетно, будто созданное великолепие продержится до конца времён. Но каждый раз худощавая дама в рыжем парике скептически поджимает губы, оглядывая проделки своей соперницы. И, недолго думая, иссушивает листву обжигающим дыханием. Распахивает жёлтые совиные глаза, вскрикивает и распугивает щебечущих птиц.

Осень… пожалуй, единственный период, когда мы можем услышать тени. «Шурх-шурх-шурх», – твердят пожухлые листья, съёживаясь под их ногами. Чёрные девушки кружатся хороводом, их чёрные женихи бродят по улицам, разгребая длинными вытянутыми ногами наваленную в кучи листву. Чёрные большеголовые карлики бегают наперегонки, играют в прятки, раскачиваются на оголившихся ветках. Срывают уцелевшие листочки, сминают их в уродливых кулаках, спрыгивают вниз, поднимая вокруг оглушительный шорох.