– Ни на кого не хочу смотреть! С тобой жить буду и всё тут! А Соня пусть живёт, где хочет.

– Куда ты говоришь, она переехала? – посмотрела на внучку Анфиса. – Забываю всё время…

– Дрезден, бабушка, – охотно отозвалась Люба. Хорошее настроение уже снова вернулось к ней, в конце концов, зачем горевать, если всё так хорошо обошлось.

– Господи, Боже мой! Другого места ей, что ли, в Германии не нашлось? Хоть бы выбрала город как город, а то Дрезден какой-то… – покачала головой Анфиса и поднялась: – Ладно. Пойдём, потихоньку. Нам-то с тобой ещё обед надо приготовить.

– Я всё сама буду делать, – пообещала Люба. – А ты принимай лекарство и отдыхай. И чтобы в огород ни-ни…

– Конечно, – согласилась Анфиса.

– Ну бабушка! – воскликнула девушка, уловив иронию в голосе старушки.

– Ладно-ладно, – отозвалась та. – Только пойдём уже. Я очень сильно хочу домой…

Радостным было это их возвращение. Анфиса с благодарностью подняла глаза к небу, потом окинула ласковым взглядом словно осиротевший без них двор. Улыбнуться бы, да разучилась она улыбаться за долгие годы. А вот душа пожилой женщины посветлела и дрогнула:

– Вот мы и дома, внученька! – тихонько произнесла Анфиса.

Любаша в ответ блеснула зелёными глазами:

– Дома, ба, дома! Сейчас я принесу ключи от тёти Наташи.

А та уж и сама открыла калитку и принялась поздравлять Анфису с выздоровлением.

Оставив бабушку под присмотром заглянувшей к ним соседки, Любаша сбегала в магазин за продуктами, а когда шла домой, сгибаясь под тяжестью сумок, столкнулась с Катей, подругой, которую не видела уже очень давно.

– Ой, Любка! Ты куда пропала? Я сколько раз к тебе приходила, а тебя нету и нету! И в школу не ходишь.

– Не до школы мне было, – Люба остановилась и поставила тяжёлые сумки прямо на землю у своих ног. – Фу-х! Чуть руки не оторвала! Всё-таки надо было велосипед взять.

– Слушай, выйдешь сегодня? – не сдерживая своего любопытства, спросила Катя. – Я приду к тебе, ладно? У меня столько новостей! И юбку заодно заберу…

Люба закусила нижнюю губу. Она только сейчас вспомнила о порванной юбке, которую уже нельзя было починить.

– Кать, – вздохнула девушка. – Я испортила её. Случайно, конечно. Там все кнопки отлетели. Скажи, сколько она стоит, и я отдам тебе деньги.

– Какие там деньги, – нахмурилась Катя и, помолчав, добавила: – Откуда они у тебя? Эх! Убьёт меня теперь сеструха. И никогда больше ничего не даст.

– Может, обойдётся, а, Кать? – с сожалением посмотрела на неё Любаша. – А про деньги я не пошутила. Сколько надо, столько заплачу.

– Ладно, разберёмся, – сказала Катя. – Вечером выходи, я приду. Ага?

– Ага, – кивнула Люба, и подруги разошлись каждая своей дорогой.

***

Теперь, каждый раз выходя из дома, Шура одевалась так, будто собиралась в театр. Причёска, макияж, новенькие туфельки, за которыми она специально ездила в город. Она решила, что должна быть готова к возвращению Никиты в любой момент. Больше он никогда не увидит её без помады и в стареньком платьишке.

Германа Шура даже не вспоминала. После погрома, который он устроил ей на прощание, она была уверена, что теперь-то он точно не появится дома, но для верности сменила все замки, не доверяя этому подлецу.

Два дня она тогда наводила порядки, собирала осколки перебитой посуды, просила соседа, чтобы он вставил в доме новые стекла, сожгла в печке сломанные стулья и табуретки. Два дня рыдала и проклинала бывшего сожителя за то, что он едва не разорил её. Хорошо хоть не догадался поджечь дом…

Вычеркнув Германа из своей жизни, Шура приступила к новому, тщательно продуманному плану. Несколько раз она заходила домой к Екатерине Ильиничне, приносила маленькому Илюше то раскраски, то карандаши, то сладости. И каждый раз ласково обращалась к матери Никиты и его сыну: