Темнота стремительно густела, превращаясь в жуткий мрак, комната истерично кружилась, словно вышедшая из строя карусель. В глазах метались мошки, звуки размазывались, растягиваясь до невозможности. Нереально было понять и расслышать их. Я хрипела как при остром, хроническом бронхите.

Меня спасла мама. Она с рыком бросилась к моей кровати, ввязалась в борьбу, высвобождая. Дышать сразу стало легче. Правда, и её голос звучал ужасающе металлическим и чужим. Я кашляла и металась по подушке, не желая принимать очевидное.

Дед душил меня во сне.

Я не знаю, как ему удалось вскрыть наш замок, каким образом он оказался в комнате, чем думал. И думал ли вообще, набрасываясь на родную внучку. Испытывая дикий страх и ужас, я не смогла сдержать слёз и тихонько заплакала. Каждую новую его выходку принимать становилось всё сложнее.

Мама вытолкала своего отца в коридор и, закрыв дверь, обняла меня, прижав мою голову к груди, пытаясь успокоить. Стало страшно и очень-очень обидно за нас.  Будучи здоровым, он был хорошим и добрым человеком, но эта болезнь, она меняла его, превращая в монстра.

В университет настроения идти нет. Но и дома находиться с ними я не могу. И впервые в жизни, обманув маму, я решаюсь прогулять пары. Просто захожу в кафе, недалеко от университета, и заказываю себе большую чашку капучино. Ни один из моих свитеров не в силах скрыть жуткие фиолетовые следы на шее, и я в несколько оборотов наматываю платок, который то и дело съезжает набок, раздражая меня.

В кармане вибрирует телефон. Я не хочу ни с кем общаться, меня гнетут тяжелые, депрессивные мысли. Но незнакомый номер настораживает, и я поднимаю трубку.

— Иванова, где вас носит? Я уже пятнадцать минут жду вас на кафедре, — глушит грозный голос Роман Романовича.

Глупая импульсивная малолетка. Я даже о нашей встрече с профессором забыла, так сильно меня потрясло произошедшее. Больной дед — это взрослые проблемы, к которым я морально не готова.

— Извините, Роман Романович, я сегодня не смогу.

— Вы заболели? У вас голос странный.

— Нет, я просто не смогу.

— Всего доброго, Иванова.

Он отключается, а я не успеваю спросить, где он взял мой номер. Наверное, вычитал в личном деле. Теперь он будет думать, будто я какая-то безалаберная. Надо было пойти, посидеть там и позаписывать. Этим и отличаются взрослые от детей, они всё понимают и умеют брать себя в руки.  Дед никуда не денется. И сегодня ночью я снова буду ночевать с ним в одной квартире.

Спустя полчаса бессмысленного ковыряния ложкой в остатках капучино на дне чашки я замечаю, что народу в кафе становится в разы больше. Так часто бывает, когда заканчивается третья пара. Здесь появляются и студенты, и преподаватели. В кафе готовят вкусно и недорого, варят отличный кофе.

Грустно вздохнув, бесцельно сверлю взглядом дверь, в которой неожиданно возникает Роман Романович. Конечно же, это странное совпадение, и мой преподаватель вовсе не собирался выискивать меня, выясняя, что случилось. Здесь продаются вкусные пирожки, и, взглянув на меня без особо энтузиазма, Заболоцкий направляется к витрине, выбирая выпечку.

В эту минуту я, как никогда, осознаю всю тупость своей влюбленности. Кому я нужна? Правильно, только маме.

Будь у меня любимый человек, я бы могла поплакать у него на плече, он бы сочувствовал, успокаивая. А так… При появлении профессора становится ещё тоскливее. Какая-то идиотская у меня жизнь. Живу с несчастной матерью, которая одиноко плачет по ночам и всё время моет дедовские сцули.  Помогаю, когда дома, но мне так жаль её.  Она ведь молодая ещё, ей едва исполнилось тридцать восемь. Ей бы построить свою жизнь, а она не живет, а мучается.