- Ну и ладно… что, я больше нигде работу не найду? - успокаиваю сама себя. Хотя внутри все плескается от негодования и обиды.

Уже из коридора слышу запахи вкусного обеда и детский сладкий смех. На душе теплеет, все проблемы кажутся мелкими.

Аленка услышала, как хлопнула входная дверь. Бежит ко мне и бросается в объятия.

Понимаю, что сделаю все, лишь бы мое чудо не болело, и все у нее было хорошо. Если потребуется, и станцую, и покручусь у шеста, и разденусь. Только бы деньги заработать и дочь вылечить.

- Мам, - протягивает она. Голосок елейный, уже знаю, что начнет что-то выпрашивать, - а мы едем в парк? На качели там, карусели?

Глаза красивые у нее, ореховые. И такие теплые. Всматриваюсь, и тепло это переливается в меня. Люблю ее до беспамятства.

Помню, как узнала о наступившей беременности. Шок, непринятие, тотальное безразличие. А еще море слез, обвинения матери в моей беспечности и желание заснуть навечно. Чувствовала себя хрупкой веточкой на ветру. Ее метает из стороны в сторону, сильно так, беспощадно, а оторваться никак не получается.

В то время я работала официанткой в каком-то баре. Зарплата мизерная, нагрузка адская. И тяжелое расставание с любимым мужчиной в прошлом.

Я была молода, неопытна и верила в любовь.

Но, наверное, все-таки что-то хорошее сделала в жизни, раз моя незапланированная беременность проходила легко. Я летала практически до девятого месяца. Менеджер в кафе разрешил снизить мне нагрузку, при этом как-то договорился с управляющим, чтобы зарплату оставили нетронутой. Гроши, но все мои.

И роды. Стремительные и практически безболезненные. Подарок, не иначе. Моя дочь это вообще подарок. Не устаю благодарить за нее Бога. Ну и нерадивого отца.

- Что, пришла твоя мать-кукушка? - голос моей матери звучит ржавым гвоздем по тонкому металлу.

Стреляю глазами, потом закатываю их и недовольно вздыхаю. Общий язык со своей мамой я уже даже и не стараюсь найти. С самого детства она пыталась вылепить из меня ту, которой я быть не хотела.

Когда я случайно забеременела, мама перестала со мной нормально общаться. Только упреки, претензии и выедание мозга. В еще большем объеме нежели раньше.

Мне было болезненно слышать те слова от нее. Потом появилось легкое безразличие, что иногда сменялось раздражением. Но сердце ныло, а сама я хотела родного тепла.

Хорошо, что с Аленкой помогает. Пожалуй, только за это и стоит ее поблагодарить.

- Как время провели? - голос нейтральный. Буря внутри после прослушивания потихоньку проходит. Остаются только отголоски злости и обиды. О моем позоре хочу забыть.

Ольшанский провожал меня взглядом до двери. Не отрывался, прожигал насквозь. Это была какая-то ярость, смешанная с возбуждением. Я ловила эти волны. Но мне они нравились. И хотелось что-то сделать напоследок. Что-то дерзкое, запоминающееся.

Я подмигнула ему, перед тем как скрыться за дверью. Теперь жалею.

В груди колотилась мышца. Ее называют сердце, но тогда это был просто насос по перекачки крови. Такой шумный, дикий, что вот-вот взорвется от перенапряжения. Было дико больно.

- Алена все утро страдала, что хочет к маме. Ты же обещала ей сходить вместе в парк. Вот она и болтала без умолку, - мама редко смотрит мне в глаза. А если и переглядываемся, то пару секунд, не больше.

Всю жизнь я хотела узнать, что значит материнская забота и поддержка. Как это, когда мама обнимает и целует в макушку? Желает спокойной ночи. Любит, в конце концов. Потому что этого ничего у меня не было.

Я дико боялась упустить это со своей дочерью. Не простила бы себе, если бы превратилась в того, кто стоит сейчас на кухне и так громко складывает чистую посуду, что закладывает уши.