— Ты погляди, что творит, ирод окаянный! — заорала она.

Николаич в долгу не остался, крикнул в ответ:

— Ведьмы! — И принялся неистово крестить нас, но не удержался и под собственные визги вновь полетел вниз, с лестницы.

— Ну ничему жизнь не учит... — вздохнула я и повезла бабушку домой.

2. 2

— Нет, надо с этим гадом что-то решать, — задумчиво пробормотала Христофоровна, глядя на соседский дом в окно с большой тоской.

Я покачала головой, досадуя на Николаича с его манией величия и неутомимой жаждой разделять и властвовать. Будь его воля, он бы давно нас турнул из дома и жил бы себе в удовольствие на огромных площадях, словно барин. И откуда только в людях такие замашки? Что ему на своих шести сотках не живется, а? Ведь один, один как сыч, ну много ли мужику надо?

И самое главное ведь что? А то, что он бабулю мою донельзя расстраивает, а ей расстраиваться ну никак нельзя.

— Ну что мы с ним решить-то можем?

— Надо его как следует протрясти, словно старое белье. Авось, что где и выпадет.

— Шутите? Что там у него выпасть может? — хохотнула я, и Сандра тут же укоряюще ответила:

— Ну уж точно не то, что ты подумала!

— И ничего я такого не думала!

— А! — она махнула на меня рукой и отхлебнула, оказавшийся слишком горячим, чай. О чем, кстати, тут же не преминула доложить.

— Дуть надо! — на автомате огрызнулась я, занятая совсем другими мыслями, — Ну что там такого у Николаича? Максимум пристрой незаконный. От этого гада ничего хорошего ждать не приходится.

— Нет уж, помяни мое слово! Мужик он зажимистый. У него аль налог не уплочен, аль счетчик залеплен, аль что-нибудь не то да не туда присоединено! Вот те крест!

— Что это вы на старославянский перешли?

— Ехидна!

— От ехидны слышу!

— Ты мне! — замахнулась Христофоровна полотенцем и даже с кресла своего вскочила, но тут же опомнилась и, стеная и охая, плюхнулась обратно. — Совсем меня не бережешь! Вот помру я, куда ты пойдешь, такая бестолковая?

Я закатила глаза и принялась убирать со стола, попутно слушая бубнеж Сандры и придумывая себе развлечения на день.

Впрочем, с развлечениями в моей жизни не густо: дом, море и Христофоровна. А нет, погодите... чуть Николаича не забыла.

Пока думала-гадала, как следует поступить и в чем смысл жизни, конкретно моей, а не в общепринятом, вдруг раздался стук. Я, уверенная, что это соседка Маша принесла обещанное молоко, рывком распахнула входную дверь и обомлела. Уверяю вас, вы бы тоже рот открыли от такой красоты. Прямо передо мной, улыбаясь во все белоснежные тридцать два зуба, стоял Аполлон Бельведерский, не иначе. Высокий блондин с ясными голубыми очами, опушенными длинными черными ресницами, протягивал мне два бидона молока, затейливо поигрывая мышцами груди.

— Здрасти... а я от мамы. Вот...молочка принес...

Ну...вот тебе и красавец... даже обидно как-то, ей богу!

Я еще немного потаращилась на парня, забыв при этом закрыть рот, что наверняка выглядело совсем уж неприлично. Нет, ну что греха таить, молочник был весел и красив, как бог. А с богами кстати, шутки плохи! И не худо бы мне об этом помнить.

— Ну чего встала, словно мужика первый раз видишь?! — прикрикнула на меня Христофоровна, отчего щеки тут же покрылись румянцем, — Да ты проходи, милый, проходи. Не смотри, что баба глупая, зато хозяйственная и здоровья о-го-го, запросто четверых народит!

Парень, продолжая так же глупо улыбаться, протиснулся в дом и протянул мне бидоны. Я молча взяла молоко, взамен дала ему деньги и собралась уж уходить, но не тут -то было.

— Проходи, проходи. Чаю выпьем. Тебя как звать-то?