– А теперь собирает композиции для художников?

– Помогает собирать. Без Бобби я бы не привязал модели к координатам. И другие художники, которых я тут знаю, тоже.

– А как же ваши коллеги в Нью-Йорке или, скажем, в Талсе? Как я понимаю, это не местное развлечение?

– Да, всемирное.

– Ну и кто у них вместо Бобби?

– В некоторых нью-йоркских работах он участвовал. Линда Морс поставила бизона на Манхэттене. Кто помогал? Бобби. Есть еще какие-то люди в Америке, в Лондоне, где угодно. А у нас вот Бобби.

– То есть он как бы… продюсер? – Холлис надеялась, что он поймет: речь о музыкальном продюсере, не о кино.

Альберто бросил на нее быстрый взгляд:

– Точно. Хотя, пожалуй, лучше меня не цитировать.

– Значит, не для прессы.

– Ну да, он вроде продюсера. Если бы делом Бобби занимался кто-нибудь другой, то и мои композиции были бы иными. Иначе бы действовали на зрителя.

– Можно ли сказать, что художник в вашей области с полным набором того, что умеет Бобби…

– Творит лучше?

– Ага.

– Не обязательно. Аналогия со звукозаписью работает и здесь. Что-то зависит от материала, от художника, а что-то держится на способностях и чутье продюсера.

– Расскажи про его чутье.

– Бобби – технарь и прямолинейный реалист, хотя сам того не осознает…

Холлис поняла, что при всей полезности Бобби в эстетическую сторону ему серьезно вмешиваться не дают.

– Он хочет, чтобы все выглядело «по-настоящему», и не задается вопросом, что значит «настоящее». И таким образом привносит свою интерпретацию.

– Как с твоим Ривером?

– Главное, не будь Бобби, я не мог бы делать композиции внутри зданий. Даже некоторые наружные инсталляции получаются лучше, когда он триангулирует от сотовых вышек. Для Фицджеральда он использовал РЧИД-систему «Virgin». – Альберто беспокойно посмотрел на Холлис. – Ему не понравится, что я тебя привел.

– Если б ты спросил разрешения, он бы отказал.

– Верно.

Холлис глянула на дорожный указатель: теперь они ехали по Ромейн-стрит, между длинными и приземистыми промышленными зданиями, по большей части старыми. Вывесок почти не было, преобладала аккуратная анонимность. Наверное, здесь располагались киноархивы, компании по спецэффектам, даже студии звукозаписи. Уютные, ностальгические текстуры: кирпич, беленые бетонные блоки, замазанные краской окна в стальных переплетах, деревянные столбы с массивными гроздьями трансформаторов. Машина будто заехала в мир американской легкой промышленности, каким его описывали учебники пятидесятых годов. Сейчас улица пустовала, но Холлис сомневалась, что днем тут более людно.

Свернув с Ромейн-стрит, Альберто припарковался и снова полез на заднее сиденье за лэптопом и шлемом.

– Если посчастливится, увидим новую работу, – сказал он и пошел к невыразительному бетонному зданию, покрашенному белой краской и почти лишенному окон.

Холлис выбралась из машины и, закинув на плечо сумку с ноутбуком, двинулась следом. Альберто остановился перед зеленой стальной дверью, дал Холлис подержать шлем, а сам нажал утопленную в бетон кнопку, словно телепортированную сюда из «Стандарта».

– Смотри туда. – Альберто указал куда-то вверх и направо от двери.

Холлис подняла взгляд, ожидая увидеть камеру, но так ее и не нашла.

– Бобби, – произнес Альберто, – знаю, ты не любишь гостей, тем более незваных, но я решил, ты сделаешь исключение для Холлис Генри. – Он выдержал паузу, словно шоумен. – Проверь. Это она.

Холлис уже собралась улыбнуться невидимому объективу, но передумала и представила, будто позирует для обложки диска. Во времена «Ночного дозора» у нее было фирменное чуть насупленное выражение: если припомнить прошлое, лицо по умолчанию становилось именно таким.