Никуда моя влюбленность не делась. Встреча с Мироном разбудила старые чувства. Да если бы он действительно был бомжом, пьяницей, бездельником! Если бы не заботился так трогательно о Захаре… Да и о мне тоже, чего уж там…

И сейчас мне даже хуже, чем тогда!

Когда Мирон не захотел ничего слушать, когда выгнал меня… я хотя бы могла его ненавидеть. Но сейчас…

Все так некстати!

Я вдруг вспомнила, что так никого и не полюбила. А когда? В моей жизни появился Захар. Первое время помогал папа, но из института все же пришлось уйти. Потом мы с Захаром не вылезали из больниц. А когда, наконец, он пошел на поправку, не стало папы. И оказалось, что надо съезжать из его квартиры…

Последние годы я не жила, а выживала. Нет, я ни о чем не жалею! Но как-то устроить личную жизнь даже не пыталась. А тут вдруг… Мирон. Все такой же обаятельный, несмотря на непонятный образ жизни. Наблюдая, как он спасает щенка, я едва не расплакалась. Сдержалась из-за Захара, конечно. А потом… накрутила себя.

Мама всегда твердила, что я не от мира сего. И виной тому, по ее мнению, книги. Я выросла слишком романтичной, не приспособленной к жизни, потому что много читала в детстве. Все мои представления о мире почерпнуты из книг.

Я не считаю, что это плохо. Кому какое дело, что у меня в душе? Кто может запретить мне быть мечтательницей? Но оказалось, мой внутренний мир вполне способен причинить неудобства окружающим.

Мои фантазии не имели ничего общего с реальностью. Потому что я то представляла, что Мирон – мой муж, и мы все – он, Захар и я – семья, то тосковала оттого, что разлука неизбежна. Мирон заботился о щенке, бегал с ним по поселку, а Захар – за ним. И мой малыш не знал, что теперь он – «папин хвостик». И это тоже приводило меня в отчаяние. Я вдруг поняла, что никогда не смогу дать сыну то, что может дать Мирон. Моя любовь не заменит ребенку отца. И не смогу сказать Мирону, что Захар – его сын.

А еще мне было стыдно из-за того, что Мирон заметил, как меня штормит. Он ничего не спрашивал, не лез в душу, но я ловила на себе его взгляды – то недоуменные, то сочувственные… и расстраивалась сильнее. Небось, уверен, что я психую из-за щенка… И ведь из-за щенка тоже!

Еле дождалась, когда в доме стало тихо. В своей комнате не дашь волю слезам, можно испугать Захара, если он проснется. И при Мироне я, конечно же, плакать не хотела. Поэтому незаметно выбралась во двор и спряталась в беседке.

Если я не в силах что-то изменить в своей жизни, могу я хотя бы поплакать? Завтра я снова стану сильной, ради Захара. Но не теперь…

- Кто здесь?

Свет фонарика полоснул по лицу. Я вскрикнула, испугавшись, но почти сразу узнала Мирона.

Нет, только не он!

- Варя? - Он погасил фонарик и подошел ближе. – Ты что, плачешь? Что случилось?

И почему он не мог посмеяться надо мной? Я разозлилась бы, придумала бы в ответ какую-нибудь колкость. Мы поругались бы – и мирно разошлись по кроватям. Но нет, в его голосе столько искреннего сочувствия, что слезы полились ручьем.

- Варь, да что с тобой? – Мирон присел рядом и неловко приобнял меня одной рукой. – Расскажи. Легче станет.

Подвывая, я уткнулась лицом в его грудь, вынуждая обнять меня и другой рукой тоже.

- Ну, хочешь, представь, что мы – попутчики в поезде, - продолжал уговаривать Мирон, поглаживая меня по плечу. – По сути, так оно и есть. Лето закончится, и разбежимся мы в разные стороны. Расскажи, что случилось. Я сохраню твой секрет.

Господи, какая же я жалкая! Слова Мирона не успокоили, но отрезвили. Попутчики! Он и мысли не допускает, что мы можем стать… пусть не друзьями, но хотя бы хорошими знакомыми. И Захар для него, конечно же, просто забавный ребенок.