Таким образом, Большой Нильс стал ночным сторожем, проживающим среди чиновников в Мессауре. Им с сыном выделили по отдельной комнате, но на душе у него росла и крепла обида.

Вот так ранней весной 1961 года все жители Лонгвикена оказались разметаны судьбой, но все же объединены вокруг пульсирующего центра – стройки века, где создавалось будущее благосостояние Швеции.

Карин подпевала мелодии, доносившейся из радио. Постоянный водоворот звуков и огней, гул голосов и урчание машин, фонари на улице и неоновые вывески: «Тюло» – освещенные окна, разливавшие тепло и яркие краски по тротуару и парковкам. Бензозаправка «Нюнэс» с четырьмя колонками и мастерской. Универсам Вайно и Юханссона с привозными товарами на любой вкус. Карин покупала карамельки в киоске Калле Бумана, рядом с которым стоял большой пластмассовый рожок мороженого. В магазине тканей она проводила ладонью по отрезам, бродила по спортивному магазину и скобяной лавке, где продавали инструменты, гвозди, санки, червей для рыбалки, посуду и бытовую химию. С интересом заглядывала через большие окна в парикмахерскую, обувную мастерскую и телеграф. Полиция, почта, банк, библиотека! Кафе, церковь, а еще Народный дом – больше, чем церковь в Калтисе. Целый дом для народа, почти что дворец, все для развлечений и созидания. Кинотеатр, театр, танц-

площадка. Карин старалась ходить туда как можно чаще.

В последний год она часто бывала в Мессауре, о чем не знали ни тетя Агнес, ни другие Стормберги. У Карла появилась собственная комната в бараке для служащих, Карин помогала ему вешать занавески и раскладывать коврики, привинчивать вешалку для полотенец и перекрашивать буфет. Но самой перебраться сюда по-настоящему – совсем другое дело. Не прятаться, не красться, а смело идти по улице среди бела дня.

Ее собственная комната находилась в рабочем бараке номер 30 и не имела окон. Карин это не волновало. Зимой все равно всегда темно, а летом солнце светит день и ночь, приходится закрывать окна плотными занавесками, чтобы заснуть. Кухонные плиты за стеной согревали комнату, делая ее теплой и уютной. Вешалки у Карин не было, вместо этого она прибила на стене в ряд несколько гвоздей, куда вешала платья, пальто и юбки на плечиках. А о занавесках ей, стало быть, и беспокоиться не пришлось.

Наступила весна, дни становились все длиннее. У подножия горы Стормбергет по-прежнему лежал слой снега в метр толщиной, но солнце выпускало свои острые лучи и каждый день превращало наст в серую кашу. Как пела Сив Мальмквист:

Карин работала под началом поварихи по имени Свеа. То была рослая и грузная женщина, вдова лесосплавщика из Эльвбю. Все ее четверо взрослых детей перебрались южнее, о них она упоминала исключительно редко. Она вообще нечасто говорила о чем-то еще, кроме работы.

«Почисть картошку, два ведра».

«Помой чугунную сковородку, мне она нужна для эскалопа».

«Экономь мыло, оно не бесплатное».

В таком духе.

Каждое воскресенье она ходила в церковь и рыдала в вышитый платок. Карин никогда не спрашивала, почему она плачет, хотя они часто сидели рядом. Братья Стормберги в церковь ходили только в виде исключения. Всячески избегали Большого Нильса, который был церковным старостой. Когда он проходил мимо, собирая пожертвования, Карин казалось, что он улыбается ей как-то по-особенному в знак того, что они в прошлом соседи. Когда пели псалмы, от его звучного тенора дрожали стекла.