– А теперь я, значит, уже «уважаемый»? – заинтересовался Гуча. – Подлизываешься, шалопай? Да я воньку вашей братии за километр чую! Расфуфырятся перед юными девами, распустят хвосты и гарцуют аки пони ощипанные! На мою принцессу даже не зарься! Слюнки слюнявчиком подбери и почки при себе попридержи. Папаня свое «курлык» высказал, а сейчас отправляется на вечернюю прогулку. Понервничал сегодня всласть. Похудел. И хвост полысел. Нервных клеток на вас не напасешься.

– Счастливо погулять, – неуверенно пожелал Маккин.

– Хоть соловьем заливайся. – Гуча грозно сверкнул глазками и, подцепив хвостом край двери, потянул ее за собой. – А ты мне все равно не нравишься, душегуб.

Дверь захлопнулась.

– Извини, он был груб. – Аркаша смотрела на дверь, но несмотря на укоризненный тон опекуна, не испытывала ни капли негодования по отношению к Гуче.

– Не за что извиняться. – Маккин тоже расстроенным не казался. – Это наш с ним договор. Говорить лишь правду. Он выражает свое истинное отношение ко мне, но при этом не смешивает его со страхом. «Душегуб» в его исполнении вовсе не клеймо, а констатация. Принять как данность и жить с учетом этого факта, а не бежать без оглядки, стремясь укрыться под покровом собственного страха, – это то, что он выбрал. И за это я ему очень благодарен. Хотя и отдаю себе отчет, что проявляет он лояльность ко мне лишь ради тебя.

– А я была на сто процентов уверена, что лояльность его конек. – Усмехаясь, Аркаша подумала, что вновь хочет крепко-крепко обнять Гучу. – Он же такой лапочка.

– Боевая лапочка. – Маккин поежился.

– Несладко пришлось?

– Скажем так, впечатлился я не на шутку. Был я на озере в зоне Вечной Весны. И в какой-то момент на бережок выскочил Гучебей и начал кричать что-то вроде «неблагодарная порося», «бездушная треска» и что-то еще из съестной тематики. Одновременно грозился позаимствовать у знакомого мушкет, веревку, топор и купальную шапочку. Шапочки я на всякий случай тоже испугался. И попробую воспроизвести дословно конечную фразу. Нечто, похожее на «тащи свой хвост из этой лужи, а иначе я газану в тебя своим природным мускусом». Даже не знаю, что из всего сказанного ужаснуло меня больше.

Аркаша прыснула.

– Я бы на твоем месте восприняла угрозы всерьез.

– Поверь, – Маккин сделал большие глаза, – я воспринял.

Скинув на кровать шляпу, Аркаша уставилась в пол, теребя краешки широких спортивных шорт.

– Насчет правды. Почему ты при первой встрече сразу же признался мне в том, что ты русал с севера? Ты же прятал свою ипостась от других. Даже капюшон на лицо натягивал, хотя уж по нему-то распознать в тебе русала было абсолютно невозможно. Парень и парень. А мне взял и с ходу выложил всю свою подноготную.

– Это… – Маккин замялся и отвернулся, выставляя на всеобщее обозрение стремительно алеющие уши. – Просто ты была такой непосредственной. Общалась с какой-то завораживающей легкостью.

«Легкостью?» – Аркаша задумалась. Раньше с кем бы ни общалась она действительно на автомате включала режим приятного собеседника. Ее вежливость и демонстрация расположения к окружающим сохраняли видимость того, что у нее все хорошо. Разве вечно позитивный человек может от чего-то страдать? Иметь проблемы? Грустить? Люди в это не верят.

Возможно, ее напускная открытость и сбила с толку Макки?

Аркаша пристально вгляделась в лицо юноши, все еще смущающегося из-за вынужденного признания. Нет, даже в первую встречу она не изображала перед ним кого-то иного. Ей и правда было приятно с ним общаться.

– И ты была такой веселой. А еще этот конфуз с рубашкой, – продолжал бормотать Маккин. – Я расслабился и потерял бдительность. И ляпнул, не подумав. Но ты, – юноша наконец повернулся к ней, – не выдала меня. Сохранила секрет.