— Убери ладони, — ласково попросила Ксения, стоя у него за спиной.

Он подчинился.

И в следующее мгновение почувствовал прикосновение пальцев к своим волосам. Едва ощутимое, почти невесомое, но его сердце резко сжалось. Глеб застонал.

— Больно?! — Ксения отдернула руку.

— Нет. Продолжай.

— Точно?

— Конечно, точно, — Глеб криво улыбнулся.

И вот ее пальцы, пересилившие страх прикосновения, порхают по его волосам, перебирают пряди — и все внутри у него поет и переливается светом. Это восторг, экстаз. Это перерождение.

— Ай! — Глеб вскочил — и наваждение как рукой сняло.

В голове прояснилось, дышать стало проще. Что же такое происходило с ним? Последствия удара?

— Я просто прижгла йодом! Хочешь, подую? — рассмеялась она, и Глеб тотчас отозвался улыбкой. — Какие же вы, мужчины, ранимые!.. Ну что, сможешь вести машину?

— А то!

Дорога назад пролетела незаметно, весело и спокойно. Ксения мало болтала, больше задавала вопросы — о его детстве, увлечениях, машинах. В последнем она совсем не разбиралась. Когда, забывая об этом, Глеб срывался на термины, Ксения одаривала его таким смешным изумленным взглядом, что к концу поездки от хохота у него разболелся живот.

Ксения попросила оставить машину у Глеба, а дальше провести ее пешком. Он согласился, вопросов не задавал.

Прощались долго. Фразы все цеплялись друг за друга, разговор не заканчивался.

— Скоро рассвет, иди-ка ты спать, — первой прервала прощание Ксения.

— Мое детское время закончилось? — улыбаясь, спросил Глеб, пожевывая травинку.

Он опирался плечом на створку ворот, руки держал в карманах. Ксения стояла в полушаге, обнимая себя за плечи — было свежо. А у него — ни куртки, ни пледа, чтобы предложить своей спутнице. Он мог бы ее обнять — просто, чтобы согреть. Но, вероятно, уже в другой раз, когда она перестанет бояться прикосновений. Ведь дотрагивалась же Ксения сегодня до его волос.

— Сладких снов, Стрелок, — произнесла она тепло и нежно.

— Сладких снов, Ксюша, — ответил Глеб.

И между ними возникла терпкая, волнующая, совсем не дружеская пауза. А потом вдруг щелкнула щеколда калитки, и на улицу вывалился Ксюшин муж, взлохмаченный, злой, смердящий перегаром. Похоже, давно подслушивал их разговор.

— Здра… — попытался поздороваться Глеб, но его прервал тяжелый удар ладонью в плечо.

— Она тебе не Ксюша! Молокосос! — брызжа слюной проорал мужик. — Она для тебя — Ксения Ивановна!

— Езжай уже, — поникнув, попросила Ксения.

Глеб скорее прочитал это по ее губам, чем расслышал из-за пьяных выкриков.

Кивнул, глядя сквозь ее мужа, и исчез в черноте ночи.

Домой он не поехал — едва свернул на перекрестке, как бросился к Лане.

К ее коттеджу, обвитому плющом, Глеба толкала вовсе не влюбленность, а коктейль чувств — одно темнее другого. Сейчас тот, другой, мужчина, живущий в нем, злой, жестокий, ядовитый, взял верх. Это он бросал камешки в Ланино окно, он жестами требовал, чтобы та спустилась, хотя знал, как сильно ей попадет от отца.

Лана выскользнула из дома в джинсах и байке с капюшоном, из-под которого выглядывал кончик косички, заплетенной на ночь. Источающая нежное сонное тепло. Все еще тихая, спокойная, лишь с отблеском тревоги во взгляде. Протянула к нему руки — доверчиво, почти по-детски. Но Глеба это не тронуло, он впился в нее поцелуем — таким, что дух перехватило. А потом за руку потащил Лану за собой.

— Глебушек, что с тобой? Почему не отвечал на звонки?

Как же ему теперь не нравился этот «Глебушек», похожий на «хлебушек»! Другими словами — мякиш. Пресный, безвольный, привыкший все эмоции держать при себе. Сейчас Глеб хотел одного — брать. Даже в глубь леса не пошел — остановился за ближайшими елями, благо еще только начинало светать. Рывком притянул Лану к себе, ладонь положил ей на затылок, чтоб не увернулась. Целовал страстно, жадно — так, что дыхания не хватало. Остановился только, когда услышал вскрик и одновременно почувствовал во рту солоноватый привкус — до крови прикусил ей губу.