Упираюсь поясницей в подоконник. Если окно открыто, я готова выпрыгнуть в него, но оно закрыто. Мирон не спешит медленно преодолевает разделявшее нас расстояние. Наслаждается моментом – загнал жертву в угол.

- Если ты будешь кричать и жаловаться матери, больно я сделаю ей. Поверь, она будет терпеть и никуда не денется, - скалит зубы в оскале. Упивается своей властью над слабой девочкой. Мне становится дурно от его угроз. – Я буду хорошим мужем твоей матери, если ты будешь послушной девочкой, - тянет руку к моему плечу, как только пальцы касаются кожи, дергаюсь и отступаю в сторону.

- Я буду кричать…

- Будешь, но негромко, чтобы соседи не слышали, - показывает, что ему нестрашны мои угрозы. – Ты же не хочешь, чтобы твоей маме было больно? Сегодня она с подругами отдыхает, а в следующий раз может оказаться на больничной койке и тебе придется очень сильно постараться, чтобы она туда не вернулась.

Голова начинает кружиться, перед глазами все плывет от его угроз. Я словно попала в параллельную реальность, где все неправильно, искажено все кругом. К горлу подкатывает тошнота. Кошусь на окно. Мирон меня не выпустит, не даст сбежать.

- Мне нравится твоя идея с переездом, - продолжает он. – Там твоя мать не будет мешать нам встречаться, - продавливает мою психику своими фантазиями. Рушит все надежды на то, что мне удастся от него избавиться. - А теперь иди сюда и поласкай меня, - делает резкий выпад, я не успеваю отбежать, хватает за руку и тянет к своему паху.

- Нет! Ты мерзкое отвратительное животное, - кричу, вырываюсь изо всех сил.

- Громко, Есения, тебя могут услышать, - предупреждает. – Кричи, сопротивляйся, мне нравится тебя ломать, но негромко. Громко будешь кричать в лесном домике, куда мы с тобой иногда будем выезжать.

- Больной ублюдок! – вырываю руку, но он тут же ее перехватывает и накрывает пальцами свой пах.

- Сожми! – командует. - Если обломишь еще раз, маме будет больно…

Меня трясет так, будто я голой стою на морозе. Зуб на зуб не попадает. От отвращения передергивает. Запрещаю себе плакать, а слезы все равно наворачиваются на глаза. Если мне даже руку начнут отрубать, кажется, я не смогу этого сделать.

- Меня тошнит! – ору я, дергая рукой. Не отпускает. Наверняка на кисти останутся следы его пальцев, отчим так сжимает, будто пытается переломать кости.

- Расслабься, - злится Мирон, скалится. – С непривычки это. Научишься. И в рот брать и сперму глотать…

- Отстань от меня! – я не в состоянии сейчас думать об угрозах. Включается инстинкт самосохранения и мое единственное желание – спасти себя.

- Есения… - прижимает меня к стене, наваливается всем своим немалым весом. Трется возбужденной плотью о живот. Пытаюсь отжаться, но все попытки тщательны. Он сильнее, выносливее. Ненавижу себя за слабость.

- Мама звонит, - услышав входящий звонок с установленным рингтоном на контакт, выкрикиваю я.

- Пусть звонит, - тянется губами к моему лицу. Отворачиваюсь, ударяюсь виском о стену, но никак не реагирую на боль.

- Если не отвечу, она начнет волноваться и приедет домой, - пробую потянуть время. Не знаю, что буду делать, но сейчас нужно освободиться от захвата. Мирон никак не реагирует на мои слова. Пытается поймать мои губы, но я кручу головой, дергаю ею вниз, пряча на его груди, но поцеловать себя не даю.

- Прекрати дергаться, девочка. Тише… тише… - словно с диким котенком разговаривает. Давит коленом на бедро, я вскрикиваю от боли, а он хватает меня за подбородок, фиксирует лицо. – Твою… - ругается под нос, когда начинает звонить его телефон. Я почти не сомневаюсь, что звонок от мамы.