А ему теперь наплевать на человечество! Вот сейчас, когда он брёл по чёрному страшному лесу, борясь за жизнь, он мог наконец-то стать самим собой и мог позволить себе настоящие мысли. Плевать! Чёртово человечество! Его волновали на самом деле только он сам и семья! Его жена и дети! Ну, и родители, конечно. И всё. А все остальные пусть катятся в ад!

Ира не заслужила такого исхода их брака – сидеть возле закрытого гроба и оплакивать его идиотский героизм. Нет, он не мог позволить такому случиться. Поэтому Павел сжимал зубы и упрямо шагал и шагал, доверившись внутреннему чутью и удаче.

Они прошли полтора километра, когда Борис упал в первый раз. Он повалился в снег и замер. Павел, перестав слышать шаги коллеги, остановился и обернулся, глядя слепыми глазами в темноту. Выругался про себя и позвал:

– Борис!

Тот пыхтел и стонал.

– Пошли.

– Я устал, – отозвался коллега. – Я больше не могу идти.

– Надо идти, – Павел вздохнул и пошёл назад. – Вставай.

– Я не чувствую ног, – заплакал Борис. – Я хочу есть… Я очень устал… Я останусь здесь, а ты вызовешь помощь, и они меня подберут.

– Ты прекрасно знаешь, что это бред, – Павла переполняла злость из-за того, что он был вынужден спасать не только себя, но и слабовольного коллегу. «Лучше бы ты погиб при аварии», – подумал он и сам ужаснулся этой мысли. Словно изнутри вылезло что-то чёрное и страшное, о наличии которого в себе он даже не подозревал.

Он схватил Бориса под локоть и почти насильно поставил его на ноги. И потащил за собой. Тот сначала сопротивлялся и спотыкался, а потом вошёл в заданный темп и снова зашагал, повесив голову и бормоча что-то под нос.

Ветер усилился. Он бросал в глаза острые кристаллы снега, заставлял постоянно щуриться и опускать голову. Павел перестал чувствовать лицо. Сначала оно горело от холода, потом онемело и превратилось в маску. Его пугали мысли об отмороженном носе, который придётся отрезать. Ничего, институт заплатит столько, что он сможет слепить себе новый, пластика сейчас творит чудеса.

Олюшке вот придётся лет в шестнадцать сделать операцию на ушах. К сожалению, уши ей достались папины, большие и слишком отстоящие от головы. Сейчас девочка ещё не совсем замечает этого, но скоро начнёт мучиться. Ничего-ничего, вот он выберется, и они всё сделают в положенный срок. Он не оставит свою девочку в беде, вот уж нет.

Местность поднималась и идти становилось всё труднее. Мало того, что нужно было шагать в гору, так и снега заметно прибавилось. Каждый шаг требовал всё больше усилий. А силы заканчивались. И постепенно на передний план стали просачиваться чёрные страшные мысли, что он так и не дойдёт. Павел злился, отгонял их, даже фыркал вслух, словно говоря, что всё это чушь собачья. И всё равно слабость давала знать о себе. И страх.

Никитка так боялся, когда они в первый раз пришли в бассейн. Он кричал как резаный и не давал окунуть в воду даже ножку. Глубокое просторное водное пространство пугало его до чёртиков. И тогда Павлу пришлось сделать то, что с ним в своё время сделал его собственный отец – он размахнулся и бросил сына в воду. Потом он кинулся следом, сопровождаемый гневными криками жены, со смехом подхватил Никитку и вытянул на воздух. И мальчик перестал бояться. Как рукой сняло. Теперь вот его за уши не вытянешь из моря, реки или бассейна. Страх преодолим.

Если только ты не умираешь в чёрном лесу посреди снежной бури, теряя последние крохи храбрости и силы воли.

Они почти поднялись до перевала, шагомер показывал три километра с копейками от реки, и Борис снова упал. На этот раз он не издавал ни звука. Просто лежал в снегу и не шевелился. Павел вернулся к нему и больно пнул ногой в бок.