Вот стервь! Врет и не краснеет. Никто ее по лицу не бил.

— Она обзывалась, — рыдала лгунья, театрально заламывая руки. — Грозилась из дома на мороз меня вышвырнуть. На сне-е-ег. В замерзшую канаву.

От такой грубой клеветы я потеряла дар речи и только покачала головой.

А подлая девица не унималась.

— Яблоками в нас кидала. Вон на полу валяются. Иветту с лавки сбросила.

Женщина в бордовом, маменька этих двух невоспитанных хулиганок, повернулась ко мне с перекошенным от злости лицом. За ее спиной сквозь слезы гаденько улыбнулась разнесчастная Клодетта. Глядя на меня со злорадством, она несколько раз картинно всхлипнула.

— Гражданочка, — строго начала я. — Вам бы приструнить дочерей. Вы только подумайте, кто из них выра…

Хлесткая пощечина оборвала меня на полуслове. Сначала я даже не поняла, что случилось. Правую половину лица обожгло болью. В ушах зазвенело.

От шока я растерялась.

— Мерзавка, — змеей прошипела глава этого маргинального семейства. — Я тебя приютила, когда твой никчемный папаша издох. Не выкинула на улицу, не отправила скитаться по белу свету. Кормила, одевала, заботилась о тебе. И что получила в ответ? Черную неблагодарность!

С открытым ртом я таращила глаза на женщину перед собой и с ужасом понимала, что во сне нельзя испытывать такую натуральную боль. Только сейчас я осознала или позволила себе осознать, насколько все вокруг казалось реальным. Запахи, краски, звуки, ощущения.

Неужто я не сплю? Умерла? Там, прямо на коврике под открытой дверью? Разволновалась от речей того мошенника с завещанием и словила инфаркт? Вспомнились мучительное жжение в груди и боль, отдающая под левую лопатку.

Это перерождение? Переселение душ? Как бишь ее, реинкарнация?

Ошеломленная, я опустила взгляд на свои руки. Кожа нежная, белая. Ни одного пигментного пятнышка. Ногти розовые. Пальцы ровные, не скрюченные артритом.

Это не мое тело!

Вдруг оглушающей лавиной меня накрыли воспоминания. Чужие.

Незнакомка в бордовом врала. Нагло и подло. Все ее слова были гнусной ложью.

Отец Мэри был дворянином. Его жена умерла от родовой горячки, оставив молодого мужа с младенцем на руках. Что делать с крикливой новорожденной крохой он не знал, а потому не придумал ничего лучше, чем найти малышке новую маму, а себе вторую жену. Выбор его пал на красивую обедневшую вдову с двумя дочками-погодками.

Женщина, что должна была заменить Мэри погибшую мать, с первого взгляда невзлюбила падчерицу. Да и супруга своего не особо жаловала. В глаза улыбалась, а за спиной строила козни. За десять лет семейной жизни крепкий мужчина превратился в чахнущую развалину. Уж не ядом ли травила его эта змеюка? После смерти отца Мэри заподозрила неладное и с тех пор ела только то, что сама приготовила и себе в тарелку положила. А воду пила исключительно из колодца во дворе.

Лишившись единственного защитника, бедняжка познала горький вкус сиротской доли. Ох и шпыняли ее сводные сестры под молчаливое одобрение злобной мачехи! В собственном доме она превратилась в служанку. Вставала с петухами и ложилась глубоко за полночь. Рожденная аристократкой Золушка… ой, то есть Мэри с утра до ночи ползала на коленях, намывая полы. Стирала, жарила и варила, начищала столовое серебро. Мачеха придумывала сотни поручений, лишь бы любимая падчерица не сидела без дела.

Жалко мне стало эту амебу Мэри до слез. Не могла она, вялая тефтеля, за себя постоять. Выросла забитой, кроткой овечкой, молча сносящей издевательства и оскорбления.

А тем временем Мэри не была голодранкой. Отец оставил дочери кучу денег, да вот беда — по завещанию до свадьбы всем ее наследством распоряжалась мачеха. И она явно не собиралась выпускать земли и золотишко из своих жадных ручонок.