— Пришло время тайному стать явным, — продолжал толстяк, лихорадочно сверкая поросячьими глазками. — Ваш муж Иван Петрович какое-то время жил на две семьи. Когда работал вахтами.

Ванюша и правда несколько лет работал вахтовым методом. Но это ничего не доказывает! Как и письмо, как и завещание. Наверняка дешевая подделка.

Зрение помутилось. Я моргнула, пытаясь прогнать туман перед глазами, но лучше не стало. В груди жгло, боль отдавалась под левую лопатку.

— И в этот период жизни у него родился сын. На стороне. От другой женщины. Я.

Это неправда. Ваня не мог поступить со мной настолько подло. Я же на старости лет за ним утки выносила, потом, когда он немного оправился от инсульта, на себе его в туалет таскала. А в молодости от перспективной должности отказалась, чтобы быть хорошей женой и матерью. Нашла работу попроще, но с удобным графиком, чтобы мужу и сыновьям уделять больше времени. Не мог человек, которому я всю жизнь посвятила, взять и изменить. Ложь это все! Клевета! Навет.

— Он и мне письмо оставил, — не унимался мужик в пуховике. — Там все написано. Под конец жизни отец раскаялся, что сына бросил, и завещал мне свою долю в квартире.

На грудь словно гирю положили. В ушах шумело. В глазах двоилось. Резкий приступ боли — и я пошатнулась, схватившись за сердце.

— Что с вами? — донеслось словно издалека, сквозь толстый слой ваты. — Мария Львовна?

Теряя сознание, я сползла по стене под дверь.

* * *

Никак не получалось сфокусировать взгляд. По краям зрения клубился белый туман. Коленями я чувствовала твердость холодного камня, ладонями — что-то мягкое и неприятно мокрое.

— Шевелись, бездельница! — раздался позади визгливый женский голос.

Ему вторил другой, столь же пронзительный:

— Что за ленивая корова!

Зрение начало проясняться. Туман отползал. Я стояла на четвереньках. Прямо перед моим лицом, под руками, была половая тряпка, рядом стояло ведро с водой, от которого отчетливо несло кислой капустой.

Щеки холодило от влаги. Я что, плакала?

— Чего застыла? Уснула что ли? А может, померла?

Это они мне?

Тишину наполнил глумливый смех, будто две шавки залаяли.

Медленно, все еще стоя на четвереньках, я повернула голову и увидела двух девиц, сидящих на лавке. Одна тощая, аки жердь. Про таких говорят: «Суповой набор». А вторая пухлая, рыхлая — ну точно откормленная свинюшка. Да еще и в платье бледно-розовом, обтянувшем складки на животе.

Чудной, однако, сон!

Наверное, задремала перед телевизором, пока гостей ждала. И мужик в пуховике с завещанием мне привиделся. И Игорек со Славиком не звонили. Не было ничего этого. Просто один очень реалистичный сон плавно перетек в другой, более сказочный.

— Чего вылупилась, болезная? — скривилась толстуха в розовом, а ее хилая товарка, настоящий Освенцим, показала десна в довольном оскале. — Работай давай. Пол чтоб до блеска намыла. У нас сегодня гости.

На лавке между девицами стояла корзинка с наливными яблоками. Свинюшка сцапала один и с громким хрустом впилась зубами в красный глянцевый бок. Похрумкала, похрумкала, а потом взяла да запустила огрызком в меня. Огрызок запутался в моих волосах, и тощая оглушительно заржала.

Этого я, Мария Львовна, мать двоих детей и ветеран труда, стерпеть не смогла. Даже во сне никто не давал права двум здоровым кобылам-лоботряскам ставить старушку на колени и издеваться над ней.

Родители не воспитали, так я уму-разуму научу. Преподам урок на всю жизнь.

Я ожидала, что подняться с пола будет непросто — возраст как-никак, но раз — и я уже на ногах. Ни один сустав не хрустнул. Во всем теле ощущалась невиданная доселе легкость. Впрочем, чему удивляться? Болезни и недуги остались за пределами сна.