– …решение о вскрытии принял капитан-исправник Киросиров!

Тот аж задохнулся от подобной наглости:

– В таком случае немедленно прекратить!

Тоннер, не меняя тона, поправил:

– Вместо исправника пишите: «Чиновник Третьего отделения Терлецкий».

Денис удивился. Вот не думал, что высокий увалень в этаком ведомстве служит!

– Я чин не полицейский. Боюсь, требуемого распоряжения отдать не могу, – выразил опасение Федор Максимович. – Может, вызовем кого из уезда?

– Подозреваемый мною яд разлагается быстро. Пока ждем – упустим время. Так что продолжим! – Тоннер быстро осмотрел одежду покойной. – Крови, следов ожогов или ударов на ночной рубашке не обнаружено. Чтоб не возиться, с вашего позволения, я ее разрежу.

Терлецкий кивнул. Денис услышал металлический стук ножниц и треск ткани.

– За исключением синюшного цвета, ничего примечательного в кожных покровах умершей нет. Истинную причину смерти надеюсь найти в желудке, поэтому вскрывать головную и грудную полости надобности не вижу. Начну сразу с брюшной. – Илья Андреевич взял скальпель. – Антон Альбертович, – обратился он к доктору Глазьеву, – просьба к вам: поясняйте присутствующим смысл моих манипуляций.

– Постараюсь, – промямлил местный эскулап.

«Бояться надо не мертвых, бояться надо живых», – вспомнил вдруг маменькины слова Денис и, собрав волю в кулак, встал и решительно подошел к длинному столу.

Первый разрез Тоннер сделал по центральной белой полоске, хорошо заметной на животе умершей. Скальпель чиркнул от окончания грудной кости до самого лобка. Пупок доктор рассекать не стал, а обошел острием чуть левее. Угаров ожидал, что из живота хлынет кровь, но ошибся – лишь на скальпеле появилась темно-бордовая полоска. Второй разрез, горизонтальный, тоже не затронул пупок, лезвие прошло чуть ниже. Аккуратно подрезав скальпелем, Илья Андреевич отвернул лоскуты кожи по углам, оголив чревные мышцы.

– Это – брюхо, – глубокомысленно пояснил Глазьев.

Следующий, более глубокий разрез Тоннер сделал снова по белой линии: разъединив скальпелем мышцы, начал раздвигать их крючками, похожими на изогнутые вилочки.

Местный доктор отбежал в сторону, его вывернуло. Тоннер, не прекращая своих манипуляций, цинично заметил:

– Вот кстати. Рвотные массы Глазьева мы подвергнем тем же исследованиям, что и содержимое желудка покойницы. Для сравнения, так сказать.

Денис решился заглянуть внутрь чрева. По его представлениям, органы в животе висят на позвоночнике, как игрушки на рождественской елке, а между ними зияют пустоты. Но оказалось иначе. Никаких пустот! Содержимое брюха утрамбовано, словно шубы в сундуке. Как же доктор найдет тут желудок? Угаров полагал, что сей орган расположен по центру живота, однако Тоннер засунул руку под грудную клетку:

– Сейчас наложу в дюйме друг от друга две крепкие нитки на пищеприемный канал. Как бишь его по-латыни, Антон Альбертович? Не помните?

Глазьев помотал головой. Мол, плохо очень, вот память и отказывает.

– Oesophagus! – ответил сам себе Илья Андреевич. – Следующей ниткой перевяжу двенадцатиперстную кишку.

Кишки, это Денис знал точно, выводят переваренное наружу. Однако трубочка, на которую указал доктор, уходила куда-то вверх, под ребра. Перевязав ее, доктор отсек скальпелем пищевод и двенадцатиперстную кишку, а потом, подрезав какие-то пленочки, аккуратно высвободил желудок.

– Крючки можно отпустить, а покойницу на время прикроем.

Держа в руке желудок, оказавшийся невзрачным изогнутым мешочком, Тоннер подошел к столу, где лежали бумаги.

– Переместитесь-ка с протоколом к трупу, – велел он Угарову. – А здесь я устрою маленькую химическую лабораторию.