– Ну, чаю так чаю. Хоть согреюсь.

От крика смотрителя проснулись ученый с переводчиком. С первого взгляда было понятно, кто есть кто. Сами судите: разве станет наш соотечественник улыбаться во весь рот незнакомцу? А иностранец никогда на него не уставится, с подозрением изучая, что за гусь перед ним!

Предполагаемый соотечественник, наигравшись в гляделки, неожиданно сообщил:

– У нас пряники остались. Слышал, проголодались?

– Да, – ответил доктор и представился: – Тоннер Илья Андреевич.

– Терлецкий Федор Максимович. – Мужчины, привстав, обменялись рукопожатием.

Среднего роста, плотный, коренастый доктор был на голову ниже переводчика и вдвое стройнее. Терлецкий широкой лапищей пребольно сжал тоннеровскую руку и пару раз ее тряхнул.

– Не стесняйтесь. – Он вытащил кулек с пряниками и пододвинул к Илье Андреевичу. – Позвольте и особу представить, при которой переводчиком состою. Корнелиус Роос, знаменитый американский путешественник и писатель.

Про такого Тоннер не слышал, но дружелюбно пожал руку и ему. Ростом американец не уступал переводчику, но на путешественника – в представлении доктора, человека крепкого, жилистого, с обветренным, мужественным лицом – не походил. Скорее книжный червь, каких в университетах Германии, где стажировался, доктор видел немало: тонкая, сутулая фигура, круглые очки на вытянутой физиономии, любопытные глаза.

Тоннер достал из дорожного саквояжа пакетик конфект – весь имевшийся у него провиант – и, пододвинув к пряникам, спросил у Терлецкого:

– Давно подмены ждете?

– В восемь вечера приехали, после поляка. Не встретили его? Перед вашим приездом выехал.

– Это вы, барин, задремали-с, – сказал смотритель, подавая в больших глиняных кружках чай. – С полчаса прошло.

– Наших лошадок забрал почтовый курьер, а почтовых – поляк. Вот теперь и вы впереди. Один Бог знает, когда поедем, – вздохнул переводчик.

Голодному Тоннеру обжигающий чай показался необыкновенно ароматным, а засохшие пряники – и вовсе манной небесной.

– Читали мои книжки? – спросил его Роос по-французски.

– Не доводилось, – признался Илья Андреевич, кроме медицины, мало чем интересовавшийся.

– О! Многое потеряли! Я два года провел в индейском племени мунси. Правда, сперва они хотели снять с меня скальп, но я женился на дочери вождя, и мы поладили. Вот, читайте! – Роос с легкостью фокусника вытащил откуда-то книжку в кожаном переплете и сунул Тоннеру.

«Дикая жизнь индейцев в Америке», – прочел название доктор. Этнограф продолжал рассказывать:

– По результатам экспедиции я написал эту книжку, она очень хорошо продавалась, и мой издатель попросил еще и еще про жизнь дикарей. Потому следующие два года я провел в Северной Африке.

Снова жест фокусника – и перед Тоннером легла вторая книга американца, «Дикая жизнь бедуинов в Сахаре».

– Там меня чуть не продали в рабство, но я снова женился на дочери вождя, и мы поладили. Тесть даже подарил мне белого верблюда. У них это вроде ордена!

– А что стало с предыдущей, индейской, женой? – поинтересовался Тоннер.

– Не знаю, – с широкой улыбкой ответил Роос. – В индейских племенах жен убивают на похоронах мужа. Не будет же воин в загробной жизни сам себе стирать и готовить? Но я ведь не умер, просто исчез из племени. Боюсь, той жене придется жить вечно. А вот бедуинскую жену могли выдать замуж повторно, там таков обычай.

– А что вас занесло в Россию? – спросил Илья Андреевич. – Мы-то не дикари!

Роос смутился:

– Я планировал путешествие в глубь Африки. По слухам, там еще есть места, где вообще не ступала нога белого человека. Но экспедиция сорвалась. Тогда я подумал: в Америке про Россию знают, что тут очень холодно, а по улицам Петербурга ходят медведи. Кстати, это правда?