— Первый крюшон был хуже, — наливаю я себе глоток нового. — Хорошо, что ты его перевернула.

— Хочешь секрет? — разглядывает она ополовиненную клубничину и после тёмного засовывает её под струи белого шоколада. — Я специально.

— Зачем?

— Слишком этой Аниты много. Она и в аквапарке на нём висла, всё делала вид, что расстроена из-за тебя. А Адам всё её утешал, обнимал, подбадривал. Не знаю, как только ты догадалась с ней пойти. О чём думала?

— Кейт, если она и знала про ядовитых ежей, то всё равно в воду я полезла сама, она меня не заставляла.

— Значит, повезло ей, — хмыкает она, капая на отворот пижамы и белым шоколадом тоже. — Уверена, она бы тебя всё равно затащила в море или задумала что похуже. Она между прочим в вещах твоих рылась. Сегодня в обед. А я её застукала. Так знаешь, что она мне сказала? Что это ты её попросила.

— А как ты догадалась, что я её не просила? — присаживаюсь я на высокий барный стул, но, чувствую пора мне возвращаться в палату. И нога ноет. И голова гудит. И пить мне, доктор предупредил, можно не больше бокала, а я второй цежу.

— Да очень просто! — разглядывает Кейт заляпанную одежду. — Я же твоя подруга. И я сама приходила к тебе, а меня не пустили. Значит, и эту, — брезгливо кивает она в сторону, где вероятно стоит Анита, — тоже бы не пустили. И вообще ведёт она себя отвратительно. Поэтому душ из крюшона заслужила.

— Да ты коварная, — улыбаюсь я.

— Нет, просто справедливая. Я за честную борьбу. Пусть Адам выбирает сам, — выбрасывает она палочку.

— Да, пусть, конечно, — отставляю я недопитый бокал. — И пусть он тут пока выбирает, а я, пожалуй, пойду.

— Как пойдёшь? А поцелуй на ночь?

— Какой ещё поцелуй? — останавливаюсь я с недоумением.

— К концу вечеринки будет такой конкурс. Адаму завяжут глаза, и каждая из девушек его поцелует и даст какую-нибудь свою вещь. Вот чью вещь он потом выберет, та и пойдёт с ним завтра на свидание. Оставайся, Ева.

— О нет, спасибо, — поднимаю я руки. — К такому я ещё точно не готова.

— Ну, как знаешь, — пожимает Кейт худенькими плечиками. — А я попытаю удачу. Это честно.

— Попытай, попытай, — критически осматриваю я её лицо, перепачканное шоколадом.

«Надеюсь, Адаму нравится сладкое. А ещё липкое», — усмехаюсь я и иду к выходу.

И повернув в тёмный коридор, слышу смех, и довольные возгласы, и восторги по поводу великолепного салюта, что на все лады высказывают девушки. И, кажется, мягкий баритон Адама. И музыку, что чем дальше я отхожу от зала, отражается от стен уже не мелодией, а басами.

Под это «Бум! Бум! Бум!» я и иду, когда вдруг слышу ещё одни шаги, кроме своих.

С опаской оборачиваюсь, потому что мне кажется, что меня нагоняют. И вскрикиваю от страха, когда врезаюсь в его грудь.

— Напугал? — улыбается он, перегораживая мне дорогу.

— Адам, как ты… — выдыхаю я, пытаясь обойти его вдоль стены, а сердце как у перепуганного зайчишки, прямо выпрыгивает из груди.

— Непредсказуем? Внезапен? Неожидан? — заслоняет он мне проход.

— Как ты здесь оказался? — отклоняюсь я, вдруг ощутив, что стою к нему слишком близко.

— Это мой дом. Я знаю здесь все ходы и выходы, — обдаёт меня морозной свежестью его дыхание, словно он только что жевал жвачку или почистил зубы.

— А я вот, наоборот, всё время боюсь заблудиться.

— Поживёшь здесь подольше и привыкнешь, — и не думает он отходить с дороги. А когда я делаю очередную попытку его обойти, прижимает к стене. — Хотела уйти без поцелуя на ночь?

И его бёдра, что вдруг упираются в меня, и его руки, что упираются в стену, и его движение, которым он обнюхивает меня как хищник нечаянную добычу — всё это должно бы меня пугать, но я чувствую что-то совершенно противоположное.