— Моё имя Надя… Надежда, — прошептала, впервые назвав своё родное имя в этом мире, — друзья звали Надин.

— Красивое имя, — сказал старичок, добавив, — а я Трошка.

— Спасибо, — поблагодарила, возвращая пустую чашку, ощущая, что мне стало немного лучше, — куда нас везут?

— Говорят не по-нашенски, не знаю.

— В Хенуа плывём, морячок сказывал, — тихо произнесла соседка, бессмысленным взором смотревшая на двух хабалок.

— Генуя? Италия? — потрясённо прошептала, ошеломлённо уставившись на девушку.

— Может и так, — равнодушно пожала плечами та отвернувшись.

До самого утра я больше не проронила ни слова. Говорить не хотелось и думать тоже. Стараясь не обращать внимания на боль, я попыталась уснуть, но, сидя на жёстком полу, выполнить это было затруднительно. И всё же спустя несколько мучительных часов мне удалось забыться беспокойным сном. Пару раз я просыпалась от звуков драки в дальнем углу, плача женщины и кашля старика. Под утро, когда из немногочисленных щелей в потолке стал пробиваться сумрачный свет и большинство находящихся в трюме людей спали, я с трудом добралась до помойного ведра. Оно уже давно было полным и его содержимое выплёскивалось прямо на пол, при каждой качке корабля. О том, чтобы совершить свои дела без свидетелей можно даже и не мечтать, наоборот, пара глумливых улыбок, появилась на лицах беззубых мужчин, разбойничьего вида. Так и не решившись, я повернула назад, желая побыстрее покинуть это смрадное место, надеясь, что днём может быть, нас выведут на воздух и я успею управиться без свидетелей.

Девицы, что ругались у бочки поздним вечером, отправившиеся следом за мной, увидев лужи и полное ведро, громко заголосили, призывая моряков, убрать горшок. Закончилось это вылившейся на их и другие головы холодной водой, разом прекратив рёв девушек.

— Сюда сходи, я прикрою тебя, а после вынесу, — прохрипел старик, подавая котелок, не весь откуда взявшийся.

— Ааа, можно?

— Думаю варить в нём кашу здесь не получится, — горестно хмыкнул Троша, — в угол ходи, я спиной встану.

Было ужасно стыдно, неловко, но выбора не было. Управившись с делами, я уступила место соседке, а следом юркнули две девчушки.

— Спасибо, — попыталась улыбнуться заботливому старичку, но только лишь оскалилась от боли.

— Ты лежи, у тебя живого места на теле нет, — обеспокоенно воскликнул Троша, помогая устроится в моём закутке, — кто ж тебя так?

— По приказу наместника, — прошептала, откинувшись спиной на стену, прикрыв глаза, добавила, — наложницей не пожелала стать.

— Ты, — уточнил Трошка, в его голосе слышалось удивление.

— Непохожа? — усмехнулась, тут же скривившись от боли в разбитой губе, — косы я в опочивальне отрезала и в наместника швырнула…

— Ну ты девка даёшь, — то ли восхитился, то ли решил, что я дура, дед.

Угодив в это кошмарное место, время для меня, казалось, остановилось. Зря я надеялась, что нас выпустят на воздух. Нет, мы продолжали сидеть в тёмном, пропахшем потом, мочой, рвотой и кровью трюме. Раз в день нам спускали неполный бочонок с водой, которая с каждым днём становилась всё затхлее. Сбрасывали пару мешков с сухарями, за которые бились пленники насмерть. Я даже не пыталась прорваться к тем мешкам, не в моём состоянии, но неожиданно те две девицы взяли меня и деда под свою опеку и подкидывали несколько твёрдых как камень сухариков.

В один из дней к нам спустились трое мужчин и прогуливаясь между рядами, рассматривали товар. Пройдя по кругу, они, ненадолго замерев, наконец выбрали… Девушку, что сидела ближе всех к выходу. Темноволосая с раскосыми глазами и красивой улыбкой, её с громким плачем потащили наверх. Моя соседка, что сообщила, куда мы направляемся, стоило мужчинам на неё указать, с довольной улыбкой поднялась и, виляя бёдрами прошествовала к выходу.