— Я Мелек, уже месяц живу в серале доброго господина, — произнесла девочка, темноволосая с глазами пугливой лани, нависнув надо мной, — можно?

— Присаживайся, — отодвинувшись к стене, я смотрела на девчушку лет четырнадцати и пыталась понять, что ей от меня потребовалось.

— Я жила в недели пути от Кафа, мой добрый отец продал меня господину, чтобы я познала лучшую жизнь, — произнесла девушка, голоском полный нежности и журчания. Словно маленький ручеёк бежит, перебирая крохотными камешками.

— Хм…, — промычала, не зная, что ответить, как по мне, отец девушки далеко не добрый.

— Говорят, тебя привезли из холодных стран, где снег не тает, оттого твои волосы белые.

— Нет, — возразила, с трудом сдерживая улыбку, от неумелого выведывания сведений, — три — четыре недели пути.

— А правду говорят, что ты не хочешь радовать нашего господина?

— Правда, — коротко ответила, украдкой наблюдая за замершими девицами, которые прислушивались к нашей беседе.

— Сегодня Хафсе выпала честь прийти в опочивальню к господину, — тяжело вздохнула Мелек, — я пока не удостоена такой чести. Не знаю, как усладить взор и чем порадовать. Калфа сказала, что я неуклюжая, а пение господину приелось. А ты что умеешь?

— Ничего, — хмыкнула, вспомнив, как делала вид старательной ученицы, слушая нравоучения калфы Сафие, в тот первый день, когда меня только привезли к наместнику.

Степенно вплыв в комнату, где собрались все наложницы, она, громко чеканя каждое слово, наставляла меня, заодно напоминая остальным, что от нас требуется. «Наложница должна уметь танцевать, играть на музыкальном инструменте, заниматься рукоделием. Чтобы стать замеченной, красоты мало, нужно увлечь мужчину своим талантом и умением. Каждый вечер учится у старших женщин, как доставлять мужчине удовольствие. Наложница должна уметь обольстить господина! Через три месяца будут выбраны самые старательные девушки, которые достойны обучаться: изящной словесности, литературе, поэзии, каллиграфии».

На меня это выступление не произвело впечатление, но вид восторженной дурочки я изобразила. Правда, стоило калфе покинуть помещение, как несколько, видимо, чаще всех посещаемые опочивальню господина, бросили в мою сторону яростный взгляд, который не предвещал мне ничего хорошего.

— Я могу научить тебя танцевать, — предложил, по сути, ещё совсем ребёнок, не понимая, что своими действиями создаёт себе конкурентку.

— Нет, спасибо, — отказалась, обернувшись в сторону шумного угла, — что там происходит?

— Хафса готовится к ночи.

— Ещё же рано? — удивлённо вскинула бровь, уставившись на девушку, тоже темноволосую с округлыми формами и раскосыми глазами.

— Ты что, нужно столько всего, — возмущённо воскликнула Мелек и принялась перечислять, — макияж, тело умаслить, проверить не остался ли ненужный волос, наряд подобрать.

— Всё, поняла, — по-доброму усмехнулась, — очень важное мероприятие, к которому надо отнестись ответственно.

— Да, — обрадованно выдохнула Мелек, словно радуясь, моей сообразительности.

Вскоре девчушка ушла к себе на подстилку, достав из-под тонкой подушки рукоделие, принялась за работу. Я же снова вернулась к своему ставшему привычным за эти дни занятию, смотреть и слушать. Но к сожалению, все разговоры были о новой приглашённой к господину. Одни завистью наблюдали за сбором и бросали язвительные колкие замечания. Другие, видно, подружки Хафсы успокаивали разволновавшуюся девушку и помогали собраться.

А забот у Хафсы и правда было немало. Один только макияж накладывали на лице больше двух часов. Стирая и снова рисуя стрелки на глазах, разведённой смесью, состоящей из сурьмы и золы. А губы! Кошмар, на какие жертвы шли девушки, чтобы придать губам алый оттенок. Глядя на покрасневшую Хафсу, которая старательно жевала пасту с перцем, известью и семенами льна, я искренне ей сочувствовала. Но, правда, перед тем как отправится к господину, напомнили ей подружки, обязательно требовалось освежить дыхание, погрызя палочку корицы.