– Вести себя нормально надо. Здесь люди едят. А ты балаган устроил. Мешаешь, – лениво сказал затылок.

– А ты, типа, за людей рубишься?

– Я, типа, за себя рублюсь. Я ем, а ты здесь визжишь и очком вертишь. Мне твое очко неинтересно, иди его в другом месте верти.

– За слова свои ответить рад?

Затылок фыркнул и положил хлеб на стол.

Парш развел локти и напряг спину, но что это значило, Димку, который все видел как через широкую трубу, не интересовало – он хотел вымыть стянутое сохнущей кашей лицо, хотел прочихаться, прокашляться и хотел покончить со всеми делами сейчас и навсегда, раз уж так все получилось, – иначе быть ему терпилой по жизни.

– Парш, – окликнул он. – На меня смотри.

– Дим, не сейчас… – недовольно сказал Парш, все-таки разворачиваясь.

– Н-на! – сказал Димка и ударил его ребром тарелки поперек носа.

Остатки каши салютом брызнули во все стороны, негромко хрустнуло, Парш мотнул головой и поспешно сделал два неровных шага назад, почти влетев в недавнего собеседника, который остался сидеть на месте, хотя повскакивали вроде все, кто был в столовой. Тарелка не разбилась и не сломалась – в отличие, видимо, от носа. Уверенно судить Димка не мог, очаг поражения скрыла налипшая гречка. Парш решил облегчить оценку ущерба – медленно поднял руку и смахнул с лица коричневое месиво. Под ним все оказалось не очень жутко – синяя полоска с белыми краями в районе переносицы. Правда, переносица выглядела как-то неправильно.

– Молись, дурак, – сказал Парш, и сейчас же из его ноздрей спустились две темные блестящие полоски, быстро обогнувшие рот и надувшие толстые капли на подбородке.

Димка, не отрывая глаз от чарующего выпадения осадков (капли качнулись на толстых черенках, удержались, сорвались крупными бусинами на зеленую футболку Парша, и тут же полилось как из незавернутого крана), сделал шаг назад, перехватил тарелку обеими руками, стукнул ею о ребро стола и чуть развел руки с фаянсовыми лезвиями.

Пацаны за соседним столом, скрежеща стульями, подались назад. Парш склонил голову, оглядывая Димку напоследок, широко облизнулся – Димка сжал обломки тарелки посильнее – и рухнул на пол, собираясь в кучу, будто старый складной метр. Потому что бронзовый затылок ловко пнул Парша в сгиб колена и тут же крикнул дернувшемуся Димке:

– На месте стой, Джеки Чан, блин!

Димка стоять не мог, он отвел руку для удара – чтобы ж-жих, как бритвой, – и пошагал к попытавшемуся восстать Паршу. Бронзовый затылок как-то очень ловко встал, будто мяч, воздетый фонтанчиком, не глядя, двинул ногой, шумно опрокинув Парша на спину, так же ловко оказался возле Димки, несильно толкнул его в грудь и повел рукой – Димка, нелепо попятившись, плюхнулся на стул и не сразу обнаружил, что руки у него пустые. Бронзовый затылок, скрежетнув фаянсовыми обломками, бросил их в сторону бачка с непищевыми отходами. Не в сторону, а точно в неширокий зев, – это Димка заметил вернувшимся вдруг боковым зрением. Оно вернулось с победой, так, что прямо перед собой Димка мало что различал, – а со всех сторон налетело, замелькало, стало пихать в плечи и подмышки, потом сильно рвануло и подняло в воздух. Димка машинально сделал шаг в сторону, в которую его, оказывается, толкали и даже тащили, – из столовой, на улицу, от Парша, разборок, кровавых ручьев и размазанной каши, которую он так и не доел. Последняя мысль показалась дико смешной. Димка прыснул, но подумал, что это истерика, прикусил губу и задавил смешок, пару раз попытавшийся вырваться наружу, но, к счастью, угомонившийся. За спиной негромко сказали: