Говорить с ними не о чем. Жить у них – только отжираться. Они все толстые и меня пытаются в свою компанию получить. Я тут из последних сил талию уменьшаю, фигурку формирую. Приеду, начнётся: чаёк с блинами, кофеёк с оладушками, щи с сальцем, домашний хлебушек с тушёной картошечкой, салатики, тортики и взбитые сливки перед сном.

Сдохнуть!

Но я должна пережить кризис, подождать, пока Лариса устроится, и действительно уже попытаться найти себя в этой жизни.

Никакого такси я не взяла, прогулялась пять километров от железнодорожного вокзала к лесу, с сумками. Взмокла, пока шла. А у родаков только баня и колодец, так что буду вонять целый день, пока на костре не согрею себе тазик воды. Жесть! И вот сюда я вернулась.

Дорога действительно была шикарной. Дом по соседству с нашим был реконструирован. Когда-то там жил Петька Жиганов, мой заводной дружок. Мы лишили друг друга девственности и понеслись веселиться. Но у Жигановых была страшная нищета и пару лет назад, когда Петьку посадили, дом выкупила администрация. Вот теперь музей зодчества сделали. Я прошла мимо туристического автобуса. Люди восторженно смотрели на рухлядь и заходили в сарай, где случилось оно самое между мной и весельчаком Петькой.

Солнце палило беспощадно. Я, уже красная и уставшая, еле ноги донесла до чёрного сплошного забора из старых брёвен. Никаких звонков на двери не было.

– Папа! – крикнула я и позвонила в железный колокольчик.

Кинула свои вещи и лбом прислонилась к забору.

Послышался стук засова, и калитку открыл мой дед.

Грузный, седой с бороденью до толстого брюха. Пиздец, как из древней Руси, в рубахе льняной, штанах и тапках кожаных. Мне надо бы узнать, не староверы ли они? Больше похожи на представителей какой-то секты.

– Лизонька, – окал мой дед и полез меня обнимать.

– Привет, деда, – устало выдохнула я и поморщилась, когда старик зажал мою задницу. – Ольга! Смотри, как у твоей дочери жопа похудела! Одни сиськи и глаза остались! Как замуж выдавать будешь?

Добро пожаловать домой, Лиза. За два года отсутствия успела забыть дедушкины замечания.

Дед взял мои чемоданы и рюкзак, я за ним вошла во двор дома. Что-то хрюкало, мычало, кудахтало и блеяло. Жизнь кипела.

Мама появилась вместе с бабушкой. Как две капли воды, только у бабушки косища на грудях огромных седая, а у мамы тёмно-русая. Губастые, глазастые и носы уточкой. Обе в простых сарафанах до пят, вышитых собственноручно. И это они не для туристов так вырядились – по жизни такие пришибленные.

– Лизонька! – Мама кинулась ко мне и обняла, прижав к мягкой объёмной груди. – Доченька, как же я по тебе соскучилась.

– Мам, если бы вы телефонами пользовались, я бы вам звонила хоть каждый день, – покривилась я.

– Поехали со мной на ярмарку, девочка моя. – В глазах каре-зелёных такая любовь, что я растаяла.

– Мам, так вымоталась, – жалобно призналась я.

– А ты баньку сходи, освежись, вода тёплая ещё осталось.

– Это дело, – улыбнулась я.

– Сейчас одежду принесу, – сказала бабуля и побежала к дому. Именно побежала. Она у нас хоть и старая, но на лице светлом морщин минимум и бегает, как молодуха.

– Потап! Дочь вернулась! – крикнула мама, продолжая меня обнимать, и повела к бане.

Батя у меня брутальный. Здоровый, рослый. Борода, как у деда, до пупка, но тёмно-каштановая. Глаза карие и не такие большие, как у нас с мамой. В косоворотке и свободных штанах. Босиком.

– Лизок! – смеялся отец, – Ты что так исхудала, дочь? Дед пошёл хряка рубить на ужин.

– Привет, пап, – уныло улыбнулась я и зашла в предбанник.