Представляя материнские сентенции, Черри напомнила себе, что, возможно, Майк чувствовал себя незащищенным. И Аннека могла это учуять.

Такие женщины, как Аннека, строили из себя наивных и простодушных, но на самом деле были хищницами, поскольку сами нуждались во внимании и часто сосредоточивались на мужчинах, не слишком уверенных в себе. У таких, как Аннека, на этот счет было шестое чувство. Неизбежная пенсия тяготила Майка последние несколько месяцев. Потеря сетки безопасности, комфортной среды, ритма жизни, который задавал университет, видимо, вызывала страх. И Аннека, моментально обнаружив ахиллесову пяту, начала льстить Майку и соблазнять его.

Черри поняла, что оправдывает мужа. Но если она и знала что-то о жизни, так это то, что люди не всегда ведут себя хорошо. По сути, нет хороших или плохих, в человеческой натуре перемешано и то и другое, а что проявится, зависит от переживаний, окружения и зачастую от количества выпитого. А умение прощать – сильное оружие.

Был и другой вариант. Позвонить агенту по недвижимости. Остановить сделку. Сказать Майку, что она хочет жить в Вистерия-хаусе. Было бы здорово вернуться в Рашбрук. Вернуться туда, где ее дом. Можно поехать в Адмирал-хаус и собрать все необходимое на скорую руку. Никаких сцен. Просто удалиться, пока она не придумает, что делать дальше. Мысль о том, что придется выслушивать оправдания Майка, была невыносима. Да она и не решится рассказать ему о том, что видела и слышала. И уж конечно, в свои без малого семьдесят лет она и помыслить не могла о семейном психологе.

Нет, подумала Черри. Отступление – это не выход. И к тому же нельзя так поступать с Баннистерами. Она была с ними незнакома, но представила, как они загружают оставшиеся вещи в машину. Может, устраивают собаку в багажнике. В фургоне, набитом их мебелью, захлопывают дверцы… Нет, она не может быть такой безжалостной. Это испортило бы ее карму.

Черри прошла из кухни в прихожую, на миг остановившись у подножия лестницы. Потом заперла за собой дверь и опустила ключ в почтовый ящик, чтобы не было соблазна оставить его себе. Она слышала, как он упал на коврик, и смахнула слезу ладонью.

Потом справа от дорожки она нарвала букет белых тюльпанов с резной малиново-красной каймой, которые больше всего любила ее мать, вышла за ворота и направилась к маленькой церкви. Трава между могилами на церковном кладбище была еще влажной от утренней росы. Надписи на сером камне некоторых плит стерлись от времени. В задней части погоста находились свежие могилы. Черри отводила глаза – ей не хотелось знать, кто еще покинул этот бренный мир, после того как она приходила сюда в последний раз. Она помнила большинство имен, хотя давно здесь не жила. Ей было больно смотреть на увядшие цветы с карточками, слова на которых размыло дождем. Покинул нас слишком рано…

Надгробие, которое она искала, было видно издали: белый мрамор с чернильно-черными буквами, выбитыми глубоко. Новый яркий камень заменил старый, поставленный, когда умер ее отец пятнадцать лет назад.

Просто и сдержанно. Черри и Тоби пришли к согласию, что так будет лучше всего, – на чем лучше остановиться, когда хочется высказать все, что наболело?

Черри поставила тюльпаны в квадратную каменную вазу. На белом фоне надгробия они выделялись ярким пятном. Прошло больше девяти месяцев, как умерла ее мать. Боль не стихла. Вина и скорбь – классический коктейль переживаний после чьей-то смерти. Тоска. Всепоглощающая печаль. И жалость к себе, хотя Черри не позволяла себе слишком часто упиваться ею. Она отлично понимала, что случаются вещи и похуже, чем кончина девяностолетнего родителя. Ее долгом было пережить потерю достойно. Но это отнюдь не значило, что боли не будет.