Черри сделала глубокий вдох, чтобы остановить слезы.

– Мам, ты мне нужна сегодня.

Если бы Кэтрин была жива, то Черри точно приехала бы повидать ее. Они бы сидели за кухонным столом в Вистерия-хаусе, с чашками чая и пачкой печенья, вскрытой острым ножом.

Черри повернулась и увидела крошечное создание, которое внимательно на нее смотрело. В блестящих глазах застыла мольба. Матильда. Мопс викария. Собаку ему оставила одна из прихожанок, поскольку он был единственным человеком, кому она могла доверить свою обожаемую питомицу. Преподобный Мэтт был напуган таким посмертным даром, так как не считал себя собачником. Как и его партнер, тоже Мэтт.

Теперь Мэтты, как их любовно называли, всем сердцем были преданы собаке с удачно выбранной кличкой Матильда, и она отвечала новым хозяевам тем же, несмотря на привычку незаметно выскальзывать на улицу через парадную дверь дома викария.

– Матильда!

А вот и викарий бежит через погост в своем высоком воротничке и джинсах. Ему за сорок, его животик свидетельствует о кулинарном мастерстве второго Мэтта. Викарий наклонился и пристегнул ошейник Матильды к поводку, потом распрямился и улыбнулся Черри, вытирая капельки пота с лысой головы.

– Простите, если она вам помешала. – Он показал на могилу ее родителей. – Это должно быть время для раздумий в тишине.

Черри только рассмеялась:

– Ничего страшного. Сегодня Вистерия-хаус будет продан. Я приехала попрощаться.

– Нам не хватает вашей матери.

Преподобный Мэтт устроил замечательное прощание с Кэтрин в церкви. Трогательное, персональное, вдохновенное, доброе. Он сам произнес надгробную речь, ведь Кэтрин научила его всему, что теперь он знал о садоводстве. До этого Мэтт служил в городе, и сад при доме викария привел его в замешательство. Кэтрин объяснила ему, как ухаживать за садом, и поделилась своими семенами и черенками.

– Если что-то и растет у меня в саду, то исключительно благодаря ей.

– Я тут подумала… – сказала Черри. – Если хотите что-нибудь взять из сада, он еще два часа остается моей собственностью. Поэтому не теряйте времени.

У преподобного загорелись глаза.

– Мне не надо повторять дважды. Побегу за лопаткой. – Он задумчиво посмотрел на нее. – Вы, скорее всего, не сможете заняться цветами в церкви? Даже хотя бы раз в месяц? Никто не может сравниться с вашей матерью. Но я знаю, вы унаследовали ее талант.

На похоронах Кэтрин церковь убрала цветами Черри, и сейчас она вспомнила, как Мэтт пылко восхищался результатами ее трудов, однако не решился обратиться к ней с просьбой в день похорон.

– Пока я ничего не знаю о наших планах и не хочу давать пустых обещаний. Но, возможно, могла бы украсить церковь на Рождество.

– Правда? – Мэтт просиял. – У меня бы гора с плеч свалилась. Честно говоря, украшение на Пасху было ужасным. Я бы мог сделать это лучше даже с закрытыми глазами.

Черри улыбалась, глядя, как он удаляется. Деревенская жизнь, подумалось ей. Все всё про тебя знают. Конечно, это может свести с ума, но было тут что-то, чего ей очень не хватало. Наверное, потому, что ты точно знал свое место в деревне. И свою роль. И каковы правила. В Эйвонминстере правил не было. Можно вести себя как заблагорассудится. Разумеется, это давало свободу, но также означало потерю себя, своей идентичности, которая ей необходима. Здесь она по-прежнему была дочерью доктора Николсона. Дочерью Кэтрин. Ей было приятно это чувство принадлежности.

Она встала, увидев, что прибыл рабочий с газонокосилкой, чтобы скосить траву на церковном дворе впервые в этом сезоне. Сейчас он потянет за шнур, и газонокосилка заревет, нарушив тишину.