В кинотеатр.

За ребрами раздражающе резко завопил мотор, будто бы говоря мне о том, что ему хватит на сегодняшний вечер потрясений. Что он уже не справляется, качая лихорадочно загустевшую, кипящую кровь. Что плохо ему. Что пора передохнуть. И я почти поддался. Почти...

Честно!

А потом, как вспышка — Золотова. Она смеялась, откинув голову назад. Звонко. Ее голубые, как небо глаза блестели, щечки от вечерней прохлады разрумянились, чуть обветренные губы припухли. Идеальное лицо без грамма косметики, совершенное, нереальное в своей красоте завораживало. Не девочка — сердечный приступ.

Вот и меня снова задело по касательной.

Пялился на нее, как задрот в период пубертата, чувствуя, как воют в моей голове тревожные серены, предупреждая об опасности. Не ангел она, Тимофей. Акула! Очнись! Красивая, да! Но кровожадная тварь, которая в два счета снова тебя сожрет со всеми потрохами и без дополнительной термической обработки.

Это же так весело — раздавить меня, словно блоху.

Блядь, как же я ненавидел ее!

— Бабуль, время еще есть, давай за попкорном зайдем.

Я чуть в три погибели не сложился. Ее голос — все равно что плетка — он распорол кожу именно там, где еще год назад зияли открытые, кровоточащие, щедро посыпанные солью раны. Они затянулись, а теперь снова до мяса.

И ладони сжались в кулаки. Придушить ее захотелось так, что перед глазами красная пелена вспыхнула. И только одно желание билось раненой птицей — схватить эту суку за тонкую шею, трясти до икоты от страха, чтобы наконец-то узнать, какого хрена она все это со мной сделала?

— Карамельный будешь, ба?

— Давай, внучка, только маленький. А себе большой возьми, а то совсем как скелетинка ты у меня стала.

— Да ладно тебе...

— Зря ты съехала от меня, Яночка. Так хоть я тебе что готовила, а теперь и не покормит никто. Эх...

— Ба, ну не начинай.

— Все, молчу-молчу, — отмахнулась старушка, а я враз оскалился.

Как зверь, чей разум уже поразил вирус бешенства. И всю грудную клетку разворотило в одночасье, потому что весь пазл в голове внезапно сложился в уродливую картинку: Яна все это время жила сыто у бабули, а тут усвистела. И о причине гадать не приходилось, ведь девы молодые из родного дома только в одном случае сваливают — когда мужик появляется на небосклоне и взрослой жизни с ним хочется.

Значит, она влюбилась в него. По-настоящему. И теперь смотрит на него, как на божество, в глаза заглядывает, позволяя делать с собой все. Трогать. Трахать. Гнуть под себя.

Аж затрясло. Затошнило резко. Голова разорвалась от внезапной нестерпимой боли.

И что-то внутри меня лопнуло с диким визгом. Кровь кипеть перестала — вмиг остыла и заполнилась ледяной шугой. Сердце в шоке зависло. Легкие стопорнулись, будто бы меня со всей дури пнули в живот.

Все! Что еще мне нужно знать?

Какого хера я встал тут, как вкопанный, облизывая ее взглядом и вслушиваясь в ее голос?

У Золотовой новая жизнь! У нее все охуенно! Она и думать забыла, что год назад знатно нагадила мне в душу и ушилась дальше фестивалить! Оставляемое за ее спиной пепелище эту стерву не беспокоило.

Ее мир заполнен сахарной ватой.

Мой же — чистый вакуум. Равнодушный. Остывший. Но я лишь до поросячьего визга рад этому, потому что помню, как меня разматывало тогда, год назад, в шаге от пропасти. И мне бы прислушаться к своей интуиции, сдержать данные себе обещания и, возможно, тогда я бы не скатился в пропасть мешком, набитым кровавыми костями.

Где я оступился?

После вечеринки за городом Золотова две недели была на больничном. Я же занимался самоуничтожением. Первым, что сделал — нарушил те правила, что нарушать вообще нельзя. Тем более из-за бабы.