Помню, как дико не хотелось подниматься по ступенькам. Всего три этажа, дом без лифта, все друг друга знают. Например, сосед сверху, когда слышит, что входная дверь хлопнула, сразу же врубает перфоратор. От него иногда так раскалывается голова, что хочется вывалить на лысую голову Федора Евгеньевича свежеприготовленную яичницу. Ему нравится сводить меня и бабушку с ума.

Мобильник завибрировал. Пришла смс с оповещением: «Пенсионное зачисление в размере 14.732 рубля». На квартплату уходит две тысячи, еще две я трачу на еду. Десять съедают одежда, лекарства для бабушки и учебники. Семьсот тридцать два рубля я откладываю на черный день, когда есть возможность. За последнее время моим достижением были две с половиной тысячи рублей, накопленные на джинсы, которые теперь вряд ли отстираются до прежнего вида. Жаба душит отдавать вещи в химчистку, когда можно сделать все самостоятельно.

Я зашла в квартиру. Ключ щелкнул в замке, перфоратор соседа тут же заработал; шаркающие шаги приблизились, дряхлая рука отодвинула шторку-перегородку, скрывающую спальню от коридора.

– Ты кто такая?.. – голос бабы Снежи прозвучал обеспокоенно.

Я смотрела в ее светло-зеленые глаза, такие же, как у меня, и видела себя через пятьдесят лет: съежившаяся, с седыми волосами, кучей морщин и плотно сжатыми губами. Когда я была совсем маленькой, то называла ее мамой.

Для меня она была всем: и мамой, и бабушкой, и другом. Пока не обнаружилось, что болезнь прогрессирует. Страшный диагноз – старческий маразм. Врач старался говорить мягко, намеками, но мы с бабой все понимали. Это конец. Пройдет несколько лет, и она полностью забудет меня, пока не произойдет очередная вспышка здравомыслия на несколько минут.

– Это я. Юстиния. Твоя внучка, – ответила я, сбрасывая тяжелый рюкзак с плеч и снимая кеды.

– Кто? У меня нет внучки! Уходи! – она указала трясущимся пальцем на дверь.

– Нет, я не пойду. Мы живем вместе уже шестнадцать лет, ба. Как ты не помнишь?

– Но…но…милиция! – взвизгнула она, подбежала ко мне и слишком резво для старухи вцепилась мне в волосы.

Пока я пыталась отцепить бабушкины пальцы, она порядком повредила мне кожу на голове – в руках бабушки остались черные клочья волос.

– Господи… – в ее глазах проступило сознание и на них навернулись слезы. – Внученька, прости меня!

Баба Снежа кинулась мне на шею, прижалась к груди и разрыдалась, шепча извинения. Я обнимала ее и гладила по спине. Такое у нас теперь почти каждый день в порядке вещей. Я прихожу из школы, теряю несколько волосинок, успокаиваю бабушку и отвожу ее в комнату, а затем кормлю ужином. В конце месяца я оплачивала счета, закупала лекарства для бабушки и пыталась выспаться.

Баба Снежа в последнее время испытывала трудности со сном. С ней нужно сидеть, как с маленьким ребенком, разговаривать и читать сказки. Она слушала мой голос и, успокаиваясь, засыпала. В детстве все было наоборот. Хотелось бы мне вернуться туда, чтобы она вновь была со мной, а не выпадала из реальности.

Труднее всего было оставлять бабушку одну дома – рассчитывать на соседей нельзя, просить чужих взрослых сидеть с ней даже за малые деньги – опасно, ведь сейчас развелось так много мошенников, что они могут заставить Снежу переписать имущество на них. А если она это сделает, то мы останемся без жилья. Конечно, я надеюсь, что мы с Тарасом сможем съехаться, но у него тоже нет своей квартиры. Он вырос в детском доме и по закону ему положена жилплощадь после наступления совершеннолетия, но Тарас объяснил, что эти несчастные двадцать квадратных метров придется ждать долгие годы.