– Я не знаю. Когда нас впервые выстроили на плацу, у старшего инструктора уже были списки. Точнее, нас по ним выстроили. «Коробочками», – уточнил сержант, показывая руками, – по шесть человек в каждой. Насчет ревности… не знаю. Лично я ничего такого не испытывал. В любой воинской части есть первая рота, первый взвод…

– А есть четвертая рота… – продолжил начальник разведки. – Я понял тебя. А кто из офицерского состава центра благоволил им?

– Не знаю – может, мне показалось… – замялся Реутов. – Были два офицера, которые общались с экипажем и после занятий.

– Назови их…

Показания второго гостя почти ничем не отличались от первого. Правда, второй бывший курсант «Дельты» не был так напряжен. Его припухшее лицо и воспаленные глаза говорили о его пристрастии к спиртному. Артемов даже удивился, что тот не попросил за услугу на пол-литра. Взгляд несостоявшегося профессионала расшифровывался легко: «Поговорите со мной не под запись, а под закусь, я вам такое порасскажу!..»

– Даже не знаю, хочу ли, чтобы мы ошиблись или оказались правы, – сказал генерал подчиненному после непродолжительного молчания. – Давай-ка я послушаю, что ты там планируешь.

– Я? – фальшиво удивился Артемов.

– Нет, я.

– Я ничего не планирую.

– Так планируй! Неужели ты думаешь, что к этому делу я подключу другого оперативника? Одного тебя, прозорливого, много. Даю тебе два дня и доступ к архивам. Понадобится помощь – обращайся немедленно.

– А кое-какие соображения можно высказать?

Ленц посмотрел на настольные часы:

– Только коротенько. – Через двадцать минут он запланировал совещание. В связи с этим Игорь Александрович усмехнулся. Лет пять назад на одной из «консисторий», проходившей в конференц-зале «Аквариума», присутствовал и Артемов – аккурат когда добавил к своей майорской звезде еще одну. Можно сказать, Ленц видел его впервые. В ту пору к Артемову прилепилось обидное до некоторой степени прозвище – Адъютант. Может, потому, что Артемов был исполнителен, если не сказать – вышколен. Наверно, и за его привычку сидеть с прямой, как у телеграфиста, спиной, поправлять аккуратно подстриженный висок – но без тени рисовки. Даже его вопросы и ответы всегда были созвучны, что ли, его облику и жестам: короткие, лаконичные. Выслушивал он собеседника, всегда глядя тому в глаза, с чуть склоненной к плечу головой и почти не мигая, в чем крылось иногда сухое, но больше – ироничное внимание. У него была не притягивающая, однако и не бездушная улыбка, да и серовато-голубые глаза особо не располагали дружелюбием.

Кое-что, конечно, осталось от того Артемова, но в основном, «матерея» с годами, он подрастерял свои индивидуальные качества.

Так вот, перед каждым членом оперативки стояли пепельница, бутылка с минеральной водой, блокнот для рабочих записей, пара остро оточенных карандашей. Генерал заметил, что «новичок» что-то скоро строчит в блокноте, бросая короткие взгляды на участников летучки. Когда совещание закончилось и все разошлись, Ленц открыл блокнот новоявленного подполковника… Оказалось, что Артемов упражнялся в составлении кратких характеристик, даже достиг значительных успехов на этом поприще. Так, по его вольному определению, смуглолицый оперативный офицер в чине полковника, башкир по национальности, – «тот же татарин, только дикий». Ухоженный генерал-майор из политуправления – «декан кафедры половых сношений института Связей; профессиональный мужчина». Начальник архивного отдела: «старый конь на испорченной борозде». Тучный, с пивным животом первый зам начальника ГРУ: «все подружки по кружке, а я, дура, с бидоном». «Вася из Москвы и Коля из овощного киоска» – эта запись касалась тихого и незаметного начальника отдела управления военных технологий и его заместителя. О себе генерал Ленц прочел следующее: «Заклюёт!» Дальше шла многозначительная приписка: «Отец за сына».