Голоса принадлежали одному мужчине и одной женщине, причём говорили они на языке недлов и о чём-то спорили. Женский голос носил обвинительный оттенок, а мужской излагал что-то в свою защиту.

Лайгон мысленно порадовался разобщённости приближающихся противников: это могло помочь выиграть время. Правда, маг не представлял, что станет делать, вырвавшись из этого зала. Где искать Феронда или то, что от него осталось? От него могло и ничего не остаться – эти существа вполне могли сожрать его, когда поняли, что кровь не приносит им сил. От этих мыслей маг сжал кулаки в бессильной злобе, но вовремя вспомнил, что нельзя показывать недлам, что он в сознании.

Мужской и женский голоса стали тише, но ближе. Не хотели разбудить пленника. Лайгон практически замер: то, что задумали эти существа, они намеревались провернуть втихаря, так, чтобы валинкарец ничего не понял. Вспомнив поведение перенесённого порталом недла, маг решил, что, вероятнее всего, эти существа пришли выпить его крови, чтобы не делиться ни с кем. Это вполне объясняло их разногласия: возможно, один из них не был готов к предательству своих.

Подозрения мага подтвердились, когда прохладные пальцы с нежной кожей, какая бывает только у женщин, и с осторожной нежностью, присущей им же, принялись развязывать ремень, стягивающий правое запястье. Получалось у неё не очень ловко, и пальцы с недлинными острыми ноготками периодически касались кожи валинкарца. Лайгон не уставал поражаться непоследовательности недлов: начиная с разрушения своих же статуй, заканчивая бережными прикосновениями к тому, чью кровь собираются выпить.

Надежды, что его не примут за бога, было мало. Волосы, немного отросшие в неволе, наличие столь нелюбимых магом усов и подобие бороды делали его слишком схожим с теми, кого недлы желали уничтожить и прибрать к себе их силу.

Маг начал продумывать, как нужно себя вести, когда в него вцепятся зубы, чтобы недла не успела вырвать кусок его плоти, как это было с Ферондом. Не успел он продумать до конца, как левую руку тоже принялись освобождать от ремней чьи-то менее заботящиеся об отсутствии неприятных ощущений руки. Недл дёргал ремни, когда узлы не хотели поддаваться и тихо бубнил что-то, явно ругаясь на своём наречии.

Что делать, когда вцепятся сразу в два запястья, Лайгон не знал, но в любом случае предпринимать что-либо было поздно: ноги по-прежнему были обездвижены, а чтобы развязать узлы силой мысли, неопытному магу требовалось видеть их. С двумя недлами справиться он не мог, но и подавать признаки сознания не хотелось: ему казалось, что эти двое либо убьют его, чтобы не создавал шума, либо будут издеваться, стараясь помучить. Оба варианта казались хуже того, что он просто лежал с закрытыми глазами и ожидал, что предпримут враги. Был ведь шанс, что другие недлы придут и помешают им, завяжется драка за право выпить его кровь, и он сможет под шумок сбежать. Оставалось дождаться, когда зубы вопьются в его вены, и истошно вопить, чтобы недлы примчались и узрели предательство своих сородичей.

План показался Лайгону рискованным, но в нынешних условиях он являлся безупречным.

Недла справилась с ремнём, и рука мага обрела свободу, правда, ненадолго. Прохладные пальцы распрямили его ладонь, и мужчина почувствовал, как мокрая и тёплая ткань обволакивает его кисть. Ткань была явно пропитана чем-то спиртовым, потому что, стоило недле потереть ею перемотанную ладонь пленника, как жидкость проникла в размоченные ранки от шипов и каждая ранка защипала и начала жечь болью. Сосредоточившись на ощущениях в правой руке, Лайгон не сразу заметил, что его левая рука тоже свободна, и в запястье вцепилось нечто острое. Не такими представлял себе маг чувства от протыкающих вены зубов, но разбираться было некогда, и он закричал. Громко, истошно, как никогда бы не позволил себе кричать от боли, но сейчас следовало привлечь к себе всеобщее внимание.