И так проходят долгие минуты, пока, наконец, не захлопывается входная дверь. Я почему-то слышу это отчётливо. И даже представляю, как кто-то уходит.

Дамир отпустил его?

Доктор позовёт на помощь?

Или всё это обман? Что если никто и не выходил из нашей квартиры? И уже не выйдет.

Тишина продолжает сгущаться надо мной, страх заполняет тело. Я вжимаюсь затылком в подушку, широко распахнув глаза. Прислушиваясь. Ожидая… чего-то.

Пальцы холодные, белые, влажные от пота, стискиваю простыню.

Он не был таким. Никогда не был таким. Да, я всегда считала Дамира немножко дураком. Он не мог поддержать всякие ходовые в моём кругу темы о новых научных исследованиях, затрагивающих искусство и культуру. Его это не интересовало. Я даже подшучивала над этим, помню. Но по-настоящему глупым его никогда не считала. Да и любви бы не было никакой в таком случае.

Я, например, не разбиралась в нюансах музыкальной индустрии и в принципе не обладала деловой хваткой. Дамир умел зарабатывать деньги, умел заключать исключительно выгодные контракты, видел талант там, где другие не видели, всегда выходил сухим из воды.

И в то же время как будто не слишком хорошо разбирался в тонкостях базовой психологии и бытовых вещах.

Он терпел мой нрав, мои шутки, но я всегда знала, что это именно позволение с его стороны. Позволение быть такой, какая я есть. Привилегия, которую он мне даёт.

Я была счастлива в нашем браке почти каждый день до трагедии. Мы дополняли друг друга, не угасала страсть, и я даже не думала о том, чтобы смотреть в сторону других мужчин. А он…

Плевать уже на измену, на предательство… Но почему он ведёт себя так, будто правда не понимает, что творит?

В некоторых вещах мы определённо не сходились. Факт. Но могла ли я представить, что когда-нибудь мой любимый муж посадит меня на цепь и будет считать, что это — норма?

— Как ты? — наконец, Дамир появляется в дверях. Мрачный и холодный.

— Где он? — тут же срывается с губ.

— Где кто? — муж, убрав руки в карманы, проходит до окна и поворачивается ко мне напряжённой, широкой спиной, облачённой в чёрную рубашку. Мне чудится, что руки его в крови. Чудится, что Альберт остался на кухне. И с каждым мгновением его тело холодеет.

— Врач… что ты… что ты с ним сделал?

— Ничего. Что ты вообще там себе напридумывала? — Дамир оборачивается. Вытаскивает руки. Чистые. Ну, разумеется, чистые.

— Отпусти меня. Я уже не могу лежать, это банально вредно… Не понимаешь?

— А с моста прыгать было полезно что ли? — ухмыляется он.

Я всхлипываю.

— Ты не можешь… не можешь меня в этом упрекать.

— А что я должен делать? — Дамир подходит ко мне. Нависает скалой. — По головке тебя погладить? А? Пожалеть?

Ну вот, теперь в его взгляде не просто раздражение. Он зол до чёртиков. Зол на меня одну.

— Хочешь, чтобы я был виноватым? Да? Ты этого хочешь?

Вздрагиваю. Дамир кричит. Его голосом иногда можно было бы пытать.

— Не знаю, это слишком сложная тема… кого можно в таком винить и можно ли, — ручейки слёз текут по щекам. — Я не помню, — голос дрожит, — о чём точно думала тогда. Кажется, не о тебе. Я просто хотела, чтобы всё закончилось.

Он садится рядом.

— Что закончилось? — спрашивает с раздражением, сквозь зубы.

Я не могу ответить сразу. Вместо слов вырывается просто плач. И пока я пытаюсь, Дамир смотрит на меня. На то, как я, наконец, произношу с присвистом:

— Боль.

Он мотает головой.

— Не может быть. Из-за Маши что ли?

У меня будто в горле зудит горький, колючий смех.

— Я говорю тебе, что мне было плохо. И что ты отвечаешь? «Не может быть»? Тебе ведь лучше знать, да?